корабликов плыли сами собой, и никто не любовался ими, и где бесценные статуи стояли, затаившись в безупречно ухоженных кущах глубоко в лесу, и… но он не видел всего этого, он уже привык к чудесам этого невероятного места.
Кроме того, он все еще был слаб. Он поморщился: тоже еще, утопленник… пошел ко дну у самого берега! Конечно, он был не в себе, по крайней мере, какое-то время. Да и она была не настоящей. Он же сам видел зеленоватый оттенок кожи… Или это из-за освещения? Тот, кто сумел соорудить такой рай и ухаживать за ним, мог запросто изобрести какую-нибудь штуковину, чтобы загипнотизировать человека, как в научно-фантастических романах. Он поежился от неловкости — а вдруг кто-нибудь и сейчас наблюдает за ним? — и поспешно принялся одеваться.
Да конечно, она была ненастоящей. А может, и все это было не наяву и просто привиделось ему после того, как он чуть не утонул?
Только… он прикоснулся к губам… Ему же мерещился кто-то, дующий в рот! Он когда-то слышал, что так спасают утопленников. «Это же только оболочка, но где ты? Скажи мне, ты здесь?» Что значили эти слова? Он медленнее, как во сне, оделся, бормоча: «Какого дьявола я нажрался этого пирога?» Интересно, что он скажет Сэмми? Если все это ему привиделось, то Сэмми ничего не поймет. Если она на самом деле была, то Сэмми теперь всегда будет подзуживать: «Ты что, встретил ее в таком местечке, и единственное, что сумел — блевануть на нее?». Нет, он ни за что не расскажет ни Сэмми, ни другому. И никогда в жизни не женится.
Ну и ну. Ничего себе начало. Сначала она спасает тебе жизнь, а ты не знаешь даже, что и сказать, а потом… о, Господи, и вспоминать не хочется. Ну да ладно — все равно она была не настоящая.
Интересно, как ее зовут? Даже, если она не настоящая. Множество людей носят ненастоящие имена.
Он выбрался из беседки и ахнул.
Она стояла и ждала его. На ней было скромное коричневое платье, туфли без каблуков, в руке кожаная сумочка, а волосы заплетены в косу и аккуратно уложены короной вокруг головы. Она выглядела совсем обыденно, как будто ее выключили, и кожа больше не светилась; казалось, она вот-вот исчезнет. Она действительно легко могла бы раствориться, исчезнуть, но не в прозрачном воздухе, а в толпе. В толпе он, конечно же, прошел бы мимо, не обратив на нее внимания, если бы не эти глаза.
Она быстро подошла к нему, провела ладонью по щеке и засмеялась, глядя на него. Он снова отметил ослепительную белизну выступающих зубов, таких острых…
— Ты покраснел! — сказала она. — И зачем все так говорят, как будто от этого перестаешь краснеть? Он спросил:
— Куда вы идете?
Она быстро посмотрела ему в глаза, по очереди, в один, другой, потом в оба сразу. Затем скрестила длинные руки на сумочке, опустила взгляд и тихо сказала:
— С тобой…
После этих первых слов были другие, много других, которые становились со временем все дороже и значимее для него.
А потом он отвез ее в город, пригласил пообедать, потом проводил в Вест-Сайд, туда, куда она сказала, и всю ночь они простояли у входа, болтая.
Через полтора месяца они поженились.
— Я не мог возражать, — сказал Вебер доктору Рэтберну.
Они стояли рядом, наблюдая, как множество рабочих снуют по гигантскому каменному сооружению в четверти мили от замка, который, кстати, был не видим отсюда, и люди о нем не подозревали. Работа началась днем раньше в три часа пополудни и не прерывалась на ночь. Не было упущено ничего, абсолютно ничего из того, что перечислил доктор Вебер, и все это теперь было в его распоряжении, и уже стояло, либо устанавливалось.
— Я понимаю — ответил Рэтберн. Он действительно понимал.
— Я не только не мог возражать, я просто не захотел. В конце концов, каждый человек к чему-то стремится, имеет какие-то желания. А этот Кеог как вы думаете, с чего он начал? Первое, чем он поинтересовался — каковы мои личные планы. И вдруг все, о чем я мог только мечтать идет прямо в руки. И все обещания выполняются.
— Что верно, то верно. Им нет смысла обманывать. Ну, а как вы расцениваете перспективы?
— Вы имеете ввиду этого молодого человека? — Он посмотрел на Рэтберна. — Впрочем, я понял, что вы имеете в виду… Вы спрашиваете, могу ли я дорастить одну из этих мнимых яйцеклеток до нужного срока. Знаете, только дурак может утверждать это наверняка, а эта работа — не для дураков. Все, что я могу сказать — я попытался начать. И, честно признаюсь, я бы ни за что не взялся за это, если бы не она с ее безумной идеей. Я уехал оттуда в четыре утра с мазком из носоглотки, и к девяти выделил примерно полдюжины клеток и поместил их в питательную среду из бычьей плазмы — просто потому, что ничего другого не оказалось под рукой. Теперь можно продолжать работу; я уже сказал им об этом по телефону. А к тому времени, как я прибыл сюда, — добавил он, обводя рукой строение, тут уже почти готова исследовательская лаборатория размером с городской медицинский центр. Я не мог возражать, — повторил он, возвращаясь к началу беседы. — А эта девушка… В ней какая-то огромная сила. Она так давит в прямом и в переносном смысле, что ей не возможно сопротивляться… Эй, поставьте у северо-восточного входа! — крикнул он мастеру. — Я сейчас спущусь и покажу. — Вебер повернулся к Рэтберну. — Мне пора.
— Если я буду нужен, — сказал доктор Рэтберн, — дайте только знать.
— Самое замечательное, — ответил Вебер, — что здесь все так говорят и слова у них не расходятся с делом.
Он поспешил к строению, а Рэтберн повернул в сторону замка.
Примерно через месяц после своего последнего приключения Гай Гиббон возвращался домой с работы. Вдруг человек, стоявший на углу с газетой, опустил ее и сказал:
— Это вы Гиббон?
— Да, я, — вздрогнув от неожиданности, ответил Гай.
Человек смерил его взглядом, быстро, но очень внимательно, с таким знанием дела, что Гай не удивился бы, если бы узнал, что этот тип не только определил, где, когда и за сколько куплен его костюм, но также его давление и группу крови.
— Меня зовут Кеог, — представился мужчина. — Вам это что-нибудь говорит?
— Нет, ничего.
— Разве от Сильвы вы не слышали этого имени?
— От Сильвы? Нет, никогда.
— Давайте зайдем куда-нибудь выпить. Я хотел бы поговорить с вами.
Что-то в нем, видно, понравилось этому человеку. Интересно, что, подумал Гай.
— Вы знаете ее? — заговорил первым Гай.
— Большую часть ее жизни. А вы?
— Что-что? Ну конечно. Мы собираемся пожениться.
Уставившись в свою кружку, Гай смущенно спросил:
— Так кто же вы все-таки, мистер Кеог?
— Можно сказать, что я in locoparentis, — он подождал реакции о добавил: — Нечто вроде опекуна.
— Она никогда не говорила мне об опекуне.
— Понятно. А что она вообще рассказывала о себе?
Смущение Гая усилилось до робости, даже с примесью страха, однако его слова прозвучали твердо:
— Я вас совсем не знаю, мистер Кеог. Я думаю, что не должен отвечать на вопросы о Сильве. Или о себе. И вообще о чем угодно.
Он поднял глаза. Кеог изучающе посмотрел на него. Потом улыбнулся. Для него это было непривычно и даже затруднительно, но все же улыбка была искренней.
— Ладно, — буркнул он и встал. — Пошли.
Он вышел из кабинки, и Гай, в полной растерянности, пошел следом. Они направились к телефону-
