хотите.
Дверь в кабинет отворилась.
— Вот и начальник, — поднялась Кушнирчук.
— В чем дело?
Майор Карпович повесил фуражку на вешалку.
— Тут, — начала Любава Родиславовна, — вышло недоразумение… Арестовали моего сына…
— Его задержали. И мне об этом известно.
— Но он же не виновен. Не виновен! И я это докажу, — решительно сказала Бысыкало. — Пишите в протокол…
Рассказ получился недолгим. После того, как был ранен Балагур, а точнее, в среду, около одиннадцати вечера, Любава Родиславовна возвращалась домой. В подъезде дома, где она живет, было темно. Она вошла в подъезд и стала ощупью искать на стене выключатель.
— Тут меня схватили, зажали рот, стиснули горло. И, не пикнув, я очутилась в подвале. Кто-то прижал меня к стене. «Будешь кричать — каюк!» — пригрозил дребезжащий голос. И сразу ультиматум: «Об этой встрече — ни слова!» Потом: «Как хочешь, а дело о нападении на Летней улице должны прекратить. Нет — прощайся с белым светом! Действуй как знаешь. Запомни: от меня не спрячешься». Что мне оставалось? Дала слово все уладить. Здоровила приказал: «Выйдешь отсюда через десять минут». Я просидела в подвале значительно больше. Не могла опомниться. Чувствовала у груди холодное лезвие ножа. Всю ночь не спала. Хотела было пойти в милицию, рассказать, а тут телефонный звонок. «Алло! — уже знакомый дребезжащий голос. — Ты не забыла о нашем уговоре?» Я молчала. «Не начнешь действовать — примусь за работу я… Ча-ао!..» Не по доброй воле ходила я к Балагуру в больницу, наведывалась к капитану Крыило, благословила свадьбу сына. Не по доброй воле, — Любава Родиславовна повела взглядом по стене, уставилась в угол и замолчала.
— Почему вы не сказали об этом раньше? — спросил майор.
— Боялась. Не знала, что делать. Меня застращали.
— А теперь не боитесь?
— Сын арестован…
— Вы ему говорили об угрозах?
— Чтоб и его сон не брал?
— А Марту никто не запугивал? — спросила Кушнирчук.
— Не знаю. Она не говорила.
В кабинет пригласили Марту.
— Почему мне кто-то должен угрожать? — удивилась она. — Не мое мелется, мешок не подставляю.
Оперативное совещание состоялось в кабинете начальника. Капитан склонялся к тому, что показания Любавы Родиславовны — плод фантазии.
— Видите, и в подвал затащили, и по телефону запугивали… Не много ли? Зарубежный детектив — и только…
— Детектив или не детектив, а проверить трудно — свидетелей нет, — вставила Наталья Филипповна.
— У нас был бы курорт — не работа, — вздохнул Карпович, — если бы все происходило при свидетелях. Показания Любавы Родиславоьны нужно проверить. Вы, — это касалось следователя, — проведите эксперимент на месте, осмотрите подвал, выясните, у кого есть ключ. А вы, — обратился он к Крыило, — займитесь телефонным звонком: не с Луны же звонили. В Синевце всего двести телефонных аппаратов — разберитесь…
Наталья Филипповна справилась с заданием оперативно. Начальника застала за журналом «Советская милиция». Раскрыла папку с документами, вытащила исписанный лист бумаги.
— Вот протокол, — сказала она. — Все, что рассказывала Любава Родиславовна, похоже на правду: на месте происшествия без малейшей запинки повторила то же самое до мельчайших подробностей. Жильцы дома подтвердили: в подъезде вечером не было света; дверь в подвал не запер пенсионер из шестой квартиры — ключ сломал. В том месте, где Бысыкало прижали к стене, найдены шерстинки зеленого цвета, как ее кофта. Выходит, кто-то все-таки заволок женщину в подвал. Вряд ли она могла все выдумать и при этом предусмотреть даже шерстинки, оставшиеся на шершавой поверхности кирпича.
— Может быть, все и правда, — сказал майор. — Но почему ее запугивают, для чего? Не проще ли было сделать это с Борисом, когда он был на свободе? Заинтересованное лицо могло приказать: возьми вину на себя, сознайся в совершении преступления! Факты против Бориса. А может, у него был соучастник? Теперь беспокоится о себе. Вы, Наталья Филипповна, допросите Бориса еще разок. К слову, он недавно просился к вам: хочет дополнить показания.
В изоляторе Борис обдумал, что сказать следователю. Но когда его привели к Кушнирчук, все выскочило из головы.
— Я не виновен, — только и промолвил после минуты молчания.
— Это мы уже слышали.
Борис засопел.
— Вас, гражданин Бысыкало, спрашивать, или вы сами будете рассказывать?
Борис попросил, чтобы Наталья Филипповна верила каждому его слову. Он скажет правду, как на исповеди. «За расхождения с предыдущими показаниями простите». Говорил он не очень складно — перескакивал с одного на другое, и следователю приходилось не раз задавать уточняющие вопросы.
— Значит, показания Ульяны вы подтверждаете?
— Да. Как раз тогда, когда столкнулся с ней, я шел к ясеню, чтобы с того места понаблюдать, нет ли у Ирины кого-то из посторонних. Не хочется сплетен: дескать, приударяю за брошенной мужем женщиной. Только я прислонился к стволу, как цепкие пальцы обхватили шею так, что мышцы затрещали. И всем телом я почувствовал острый кончик ножа. «Не двигайся!» Я одеревенел. «Бросай цветы». Нож проткнул мне кожу. Я выпустил букет из рук. «А теперь без оглядки мелькай пятками! Где-нибудь выплюнешь об этом — каюк! Ну, ча-ао!» И незнакомец подпихнул меня ботинком.
Наталья Филипповна помолчала и спросила:
— Интересная история. Чем подтвердите ее?
Борис задумчиво спросил:
— Ульяна видела меня возле дома?
— Видела. — Кушнирчук отложила ручку.
— Букет вы нашли у ясеня?
— Да.
— К Марте меня возил Коваль.
— Это доказано.
Бысыкало хлопнул себя по колену.
— Что еще нужно?
— Доказательства, что вас запугивали.
Борис вскочил и выхватил рубашку из брюк.
— Нате!
На теле выше поясницы виднелась незажившая царапина. Кушнирчук наклонилась вперед. Небольшая ранка и правда могла быть сделана кончиком ножа.
— Кто обрабатывал йодом?
— Сам.
— Самому неудобно — спина же…
— Я перед зеркалом.
— В чем вы были одеты?
Бысыкало снял пиджак.
— Вот дырка.
— На вас были и рубашка, и майка. Где они?
— Дома под ванной.
