ход.
Карл Маннергейм указывает еще один мотив, почему откладывать далее переворот было нельзя: « … Правительство впервые открыто заявило, что оно напало на следы революционной организации, и полиция произвела многочисленные аресты». Но даже мягкий и нерешительный Николай II ясно осознавал, что сил терпеть осиное думское гнездо до осени семнадцатого, уже нет. Готовится указ о роспуске парламента — новые выборы будут после победы. 22(9) февраля 1917 года Николай Маклаков, бывший министр внутренних дел, получает распоряжение императора написать проект этого манифеста. Маклаков уже почти два года находится в отставке, отправленный туда после кампании его травли в прессе и думских кругах. Причина нелюбви к нему депутатов — это его нелюбовь к ним. Будучи министром, он неоднократно сигнализировал монарху, о мягко говоря, странном и вредном для страны, поведении руководителей парламента.
« … Я слишком больно ощущаю все эти неуклонные, хотя и замаскированные старательно течения в рядах нашей воинствующей интеллигенции и чересчур ясно учитываю их значение и смысл, чтобы не дерзнуть повергнуть это на Ваше всемилостивейшее внимание» — пишет Маклаков государю еще в апреле 1915 года. Реакция следует незамедлительно: после бурных словоизвержений в парламенте, уже в июне он отправлен в отставку.
И вот теперь именно ему поручает Николай II написать проект.
« … Надо, не теряя ни минуты, крепко обдумать весь план дальнейших действий правительственной власти, для того, чтобы встретить все временные осложнения, на которые Дума и союзы, несомненно, толкнут ту часть населения в связи с роспуском Государственной Думы…» — указывает Маклаков.
Власть готовилась к решительной борьбе с внешним врагом в 1917 году. Для этого закономерно планировалось сначала утихомирить врага внутреннего. О том, что главный враг Российской империи — это ее «верные союзники», никто из власть предержащих не думал и не верил. Хотя сигналов тому было много. Это и удивительная Дарданельская операция «союзников», и их постоянное запаздывание с помощью в нужный момент. Доклады о ситуации русский царь получал регулярно — русская разведка исправно собирала и обрабатывала информацию.
Граф Павел Алексеевич Игнатьев, один из руководителей русской разведки, в конце октября 1916 года прибыл в Петербург из Парижа, где состоял в качестве начальника Русской миссии в Межсоюзническом бюро при военном министерстве Франции…
— Не хотите ли проводить меня в мои апартаменты?
Граф Игнатьев давно ждал этого разговора. Государь уже несколько раз любезно спрашивал его о дате отъезда в Париж, и напоминал, что перед этим хочет побеседовать. После сегодняшнего обеда в Ставке, Николай II подошел к главе своей разведки увлек его за собой.
Дверь в небольшой рабочий салон-кабинет, со стуком захлопнулась, но император этим не удовлетворился. Он дважды повернул ключ и только после этого уселся в кресло за письменным столом.
—Полковник, я сразу перейду к делу. Считайте, пожалуйста, что говорите с одним из ваших генералов, с которыми поддерживаете постоянные и дружеские отношения Мне нужна ваша помощь и … — тут Николай внимательно посмотрел на графа — И ваша откровенность! Разговаривайте со мной так, как вы разговаривали бы со своими друзьями.
— Конечно, государь — кивнул головой Игнатьев.
— Чудесно — продолжил император. Лицо его было абсолютно непроницаемым, но в голосе и жестах чувствовалась какая-то нервозность — Прежде всего, скажите мне, что вы думаете о Германии и Австрии? Только прошу вас, полковник, откровенно.
— Ваше величество может быть уверенным, что я скажу все. Все, что знаю и все, что думаю — кивнул головой граф Игнатьев — Даже рискуя вызвать ваше неудовольствие моими словами и оценками.
По лицу Николая пробежал легкая тень, но он быстро прогнал ее и внимательно смотрел на собеседника своими большими красивыми глазами. Вокруг них рисовались темные круги, испещренные рядами мелких, словно иссеченных морщин.
— Германия оказывает сопротивление столь сильное и затяжное, которое никто и не предполагал. Безусловно, она имела преимущество в вооружениях до объявления войны, однако тяжелые потери, которые понесла Германия, уменьшили ее мощь. Я убежден, что ее разгромили бы довольно быстро, если бы с самого начала боевых действий союзники могли скоординировать свои действия и назначить единое командование всеми операциями. Однако уже заканчивается третий год борьбы, а такой координации все нет. Зато есть непонимание, а может даже нежелание или соперничество среди стран Антанты, когда одна из них наступает, другая стоит с винтовкой у ноги. Благодаря своим великолепным железным дорогам, Германия легко перебрасывает массу войск с Востока на Запад, или, наоборот, в зависимости от обстановки. И тем самым, сковывает любое противное ей усилие на фронте.
Полковник Игнатьев сделал паузу, ожидая вопроса о причинах такой вопиющей несогласованности, но Николай спросил его совсем о другом.
— Как вы оцениваете положение населения в Германии?
— Население принуждается к самоограничению. Оно пассивно терпит свою судьбу, подчинившись военной касте, и все еще верит в свою избранность. Тут черты тевтонского характера, как раз кстати. Кроме того, Германия снабжается за счет нейтральных стран, в основном через Голландию, а сама Голландия все получает из Англии.
И опять ожидал Игнатьев вопроса, как же так получается, что в итоге британцы сами кормят своих и наших врагов, и готовил ответ. Готовил сказать все, что накопилось в его душе за время общения в Париже. Все, что могли сказать своему государю, те окопные офицеры, что умирали «За Веру, Царя и Отечество» в грязных фронтовых траншеях. Но он опять не угадал.
— А, что думает Австрия?
— Я уверен, что ее руководители отдают себе отчет в том, что натворили, они также чувствуют, что их лоскутная империя не сможет сохраниться. Чехо-Словакия, Трансильвания, Хорватия, Герцеговина, Босния потребуют или уже требуют независимости. Империя может сохраниться только в том случае, если они одержат победу, поэтому ее правители так отчаянно цепляются за Германию. Франция и Англия не жалеют слов для тех народов, о которых я только что упомянул, а Италия требует установления естественных границ.
Снова и снова пытался граф Игнатьев вывести разговор на «союзников», на их более, чем странное поведение. Вот взять, к примеру, Австро-Венгрию. Боясь собственного распада, она готова предать своего германского союзника. Надо только дать гарантию ее целостности, и тогда появляется реальная возможность отколоть Вену от Берлина. Но как можно желать окончания ее военного сопротивления, одновременно предлагая частям Австро-Венгрии государственную независимость? А ведь англичане так и делают.
Но Николай, словно не слышал его. Он задумчиво смотрел куда-то поверх головы полковника и так же задумчиво продолжал разговор.
— Значит, война затянется? Что же будет с нашей бедной Россией? А Болгария?
— Ваше величество, Вам известны имевшие место переговоры и их провал. Болгария против нас.
— Болгария! Кто смог бы предположить, что Болгария осмелится напасть на Россию?
Император был разгневан и возмущен. Предательство болгар, всем обязанным России, выводило его из себя. Однако он быстро успокоился.
— Полковник, вы хорошо организовали вашу разведслужбу во время пребывания во Франции — сказал император — Этот путь усеян многочисленными шипами, но я знаю, что вы не отступите ни перед какими препятствиями.
— Ваше величество мне льстит.
— Вы — Игнатьев, и этим все сказано. А какие чувства питают союзники к России?
— Наконец-то! — мелькнуло в голове полковника.
— Очевидно, союзники не могут понять, какой тяжелый материальный и политический кризис переживает наш народ — продолжал царь — А может быть, союзники иногда не по своей воле создают нам трудности?
Игнатьев знал, что этот разговор будет. Более того, он к нему готовился, но сейчас, когда император задал вопрос, которого он так ждал, Игнатьев растерялся. Выложить всю правду сразу было просто
