вентилятор, чем легкие.
Даже громадным ртом «от уха до уха» лягушке пришлось обзавестись для того, чтобы побольше набирать воздуха. Но понапрасну рот разевать она не станет — задохнется. Ведь ребер у лягушки нет, и воздух изо рта в легкие накачивает нижняя стенка рта.
Постоянные неурядицы с кислородным снабжением заставили лягушку приглушить обмен веществ. Она и пищу переваривает медленно: жук, не сильно пострадавший при поимке, остается в ее животе живым более часа (обычно это вредитель, которым брезгуют птицы). А в прохладные дни у лягушек, как и у ящериц, совсем нет аппетита. Млекопитающие и птицы в это время страшно прожорливы: им надо покрывать потери энергии, поддерживать температуру тела. Но у холоднокровных существ таких хлопот нет, они не дрожат от холода, даже вконец замерзая.
Чтобы не рисковать, лягушки спешат на зимние квартиры, едва воздух устойчиво станет холоднее воды. Большинство земноводных зимой спит в воде. Но, например, остромордой лягушке подводный ночлег не нравится, она предпочитает зимовать в ямах возле пней, среди опавшей листвы и хвои.
В коллективной подводной спальне собирается десятка два холоднокровных постояльцев. Но бывает; что рядышком в особо уютном местечке в ил зарываются и по сто особей разного пола и возраста. Здесь может прикорнуть и лягушка другого вида — ее не обидят. В коллективе легче сохранить силы: у особей, зимующих вместе с себе подобными, уровень обмена веществ почти на 40% ниже, чем у одиноких!
Во время зимовки под водой лягушки дышат только кожей, пульс слабеет, сдвигается рН крови... Если в спальне станет неуютно, они перебираются в другое место. Так что сон у них чуткий. Более того, они не теряют времени даром и долгими зимними ночами растут — хоть и медленнее, чем летом.
Но если водоем за зиму промерзнет — им конец. Например, суровые зимы 1828—1830 годов погубили всех лягушек во всей Исландии. Теплая зима тоже опасна. В 1924 году под Москвой не все лягушки залегли в спячку, и весной их хор звучал жидковато.
Трудная у пучеглазых жизнь. И врагов у них много. И поэтому пятилетняя лягушка — большая редкость. А между тем в неволе они преспокойно проживут лет 15.
Лягушки растут всю жизнь. За первый год они увеличиваются на три сантиметра, за второй — на полтора, а потом совсем понемножечку. Развитие головы прекращается прежде других частей тела, а задние ноги растут и быстрее, и дольше всего. Наша крупная озерная лягушка иногда достигает 17 сантиметров и весит триста граммов, а лягушка-бык тянет и по шестьсот граммов. Но и это не предел: в 190G году в Камеруне нашли лягушку-голиафа. Эта тридцатисантиметроворостая особа весила 3,5 килограмма.
Почему лягушку пускают в молоко?
Может, потому, что в жару она холоднее воздуха из-за испарений с мокрой кожи? Но в молоке-то ничего не испаришь. Да и вообще лягушка не терпит солнца: жара в 39° несет ей смерть. Можно погибнуть и не в такую жарищу — под солнечными лучами пучеглазая быстро высохнет и умрет от потери влаги.
Поэтому, отправляясь на охоту, лягушка берет с собой воду из пруда или ближайшей лужи, а если таковых поблизости не имеется, рада и росе. Но вкуса росы, так же как и молока, она не знает. Она рьяная поклонница сухого закона и не берет в рот ни капли. Если нет лужи, где можно быстро восстановить запасы воды через поверхность кожи, приходится елозить по траве, и роса благодаря осмосу тоже проникает в тело. И если вы хотите спасти намаявшуюся на жаре лягушку, а рядом лужи нет, заверните ее в мокрую тряпку, и она быстро «посвежеет».
Но если вода легко проходит через кожу, почему она не выльется обратно? Да потому, что лягушачья кожа легче пропускает воду внутрь, а не наружу. В этом важном деле пучеглазой помогает слизь, обильно смачивающая ее небольшое тельце. Если слизь удалить, лягушка сохнет в пять раз быстрее.
Слизь — великолепная штука, она сохраняет в организме воду, помогает выскользнуть из лап или клюва врага. Эта же слизь — нечто вроде персональной химчистки — поддерживает в чистоте лягушачье платье, не дает развиваться микробам на влажной коже. Поэтому-то и родился обычай пускать лягушек в молоко, чтоб не скисало: слизь мешает молочнокислым бактериям делать свое дело.
Лягушачья слизь страшна не только микробам. Если ее впрыснуть золотой рыбке — та через минуту умрет; у мышей инъекция слизи вызывает паралич задних конечностей. Зато для нас слизь безвредна. Яд самого страшного нашего земноводного — жерлянки людям тоже не опасен, хотя птицы от него падают в обморок. Жерлянка, чтоб ее поменьше беспокоили, демонстрирует отпугивающую окраску — яркие красные пятна на брюхе, которые на зверином языке говорят — «не трогай, худо будет». А может быть очень худо: белая пенистая жидкость, выделяемая кожей жерлянки, быстро убивает дже близких родственников— лягушек, посаженных с нею в одну банку. Собака, по неопытности схватившая жерлянку, долго трясет головой и трет лапами морду. В следующий раз хлебнувший горя пес обойдет стороной такое невкусное создание. Мы же спокойно можем взять его в руки. Можно гладить и жаб — ни волдырей, ни бородавок не вскочит. Все это сказки.
В любимой всеми сказке «Царевна-лягушка» молодой наследник престола совершил опрометчивый поступок. Во время пира у батюшки-царя побежал домой, нашел лягушачью кожу и спалил ее на большом огне. Приехала Василиса Премудрая, хватилась — нет лягушачьей кожи. Приуныла, запечалилась: «Ох, Иван-царевич! Что же ты наделал? Если б ты немного подождал, я бы навечно твоей стала, а теперь прощай!» И отправилась она к противному Кашею Бессмертному. А Иван-царевич горько заплакал.
Нельзя так распоряжаться сброшенной кожей — она нужна. Настоящие лягушки переодеваются не реже четырех раз в год и всякий раз съедают свое поношенное платье — здесь с кожными пигментами туговато, нельзя их просто так выбрасывать. Эта процедура свидетельствует о лягушачьей бережливости. Неплохо развито у них и так называемое химическое чувство кожи: если на мокрую лапу брызнуть капельку совсем слабого раствора хлористого аммония, калия или натрия, лапа отдернется.
Кожа на спине толще, прочнее и чувствительнее: тут гораздо больше осязательных бугорков, чем на брюхе. Кожа вся в дырках — у маленького существа 300 000 слизистых желез! Больше всего их на животе и лапах.
Дырявая лягушачья кожа чувствительна к свету. Подумать только, ослепленная лягушка с удаленным мозгом (!) поворачивается к свету. Существо, стоящее одной ногой в гробу, как бы отдает светилу последний земной поклон.
Лягушка, такая спокойная с виду, на самом деле очень нервное существо: кончики чувствительных нервов пронизывают не только кожу, но и даже роговицу глаза. Странно — я никак не мог припомнить, какого они цвета, а в научных книгах об этом почему-то не написано. А глаза у лягушек замечательные. Они видят далеко и на суше, и в воде. Куда дальше, чем глаза рыб.
Лягушку можно сразу назвать и трусихой, и отважным существом. Иначе трудно расценить тот факт, что прыгает она вслепую: втягивает внутрь глаза на время прыжка. Но самое удивительное то, что лягушачий глаз как бы сам думает, вернее, перерабатывает информацию: в мозг поступает обобщенный сигнал о свойствах предмета. Как это получается — еще не изучено.
Лягушки, вероятно, удивились бы, если поняли выражение, что, мол, такой-то подхалим глазами ест начальника. И как не удивиться — они всю жизнь «едят» глазами: втягивая громадные глазные яблоки, словно поршнем пропихивают ими в глотку пойманную букашку.
Прежде чем завершить рассказ, вспомним начало: «Лягушкам только образования не хватает, а так они на все способны». И уж если не на все, то на многое они действительно способны. Травяная лягушка за лето съедает в среднем 1260 вредных насекомых, а остромордая закусывает как раз теми вредителями, которых не трогают птицы.
Так что лягушка — большой и серьезный наш друг. И на научном поприще, и в жизни.
Именно в жизни лягушачья помощь может оказаться столь неожиданной и удивительной, что сошлюсь на десятый номер журнала «Изобретатель и рационализатор» за 1974 год, дабы меня не упрекнули в искажении фактов. «Отправься в пруд и поймай лягушку. Впрысни ей немного мочи беременной женщины и через полтора-два часа извлеки из клоаки каплю жидкости. Подключи ток и гляди в микроскоп. Тогда ты поймешь, кого ждать: сына или дочь. Так можно было бы, подражая языку средневековых алхимиков,