Познакомьтесь с зайцем
Давным-давно, в VI веке до нашей эры, на греческом острове Самос благоденствовало святилище богини Геры, украшенное статуями из белого мрамора. Одна из тех прекрасных древних статуй («Гера Самосская») ныне пребывает в Лувре, другая — в Пергамском музее Берлина. Ее официально именуют «Богиня с зайцем», хотя знатоки уверяют (у скульптуры утрачена голова), что зайчика держит не рука богини, а рука жрицы. Но дело не в названии — искусствоведы единодушно восклицают: «Как свободно и живо передана греческим мастером фигурка зайца!»
По всей вероятности, это не первое и, конечно же, не единственное воплощение в мраморе нашего длинноухого героя. Вот только несколько слов на эту тему. Древние христиане, наверное, к зайцу относились с жалостью — в те времена он был символом раскаявшегося грешника, возвращающегося к богу. Гораздо позднее косого превратили в символ боязливости, и отношение к нему стало несколько пренебрежительным. Вот, например, по каким законам долгие века ваятели изображали страх: возле ног молодого человека с подгибающимися коленями жались либо дикая козочка, либо заяц, которые, как и согнутые коленки, олицетворяли пугливость и бегство.
Прежде чем убедить вас, что заяц — зверь отважный, позволю себе уже не «мраморное», а литературное отступление. Впрочем, и в нем как-то само собой рождается фигурка вечно трясущегося от страха зайца. «Был час, когда по лужайкам шаловливо резвится робкий зайчишка, которого боязнь многочисленных врагов, в особенности человека, этого хитрого, жестокого, плотоядного животного, удерживала целый день в потаенном месте; когда сова, пронзительная певунья ночи, усевшись на дуплистом дереве, издает звуки, способные пленить слух некоторых нынешних знатоков музыки; ...когда бодрствуют воры и разбойники, а честные сторожа спят крепким сном, — говоря попросту, была полночь...» Хотя этим словам из романа Генри Филдинга более двухсот лет, они злободневны и, в общем-то, правильно рисуют взаимоотношения зайцев с двуногими властелинами планеты. Цитата хороша еще и тем, что сообщает несведущим властелинам о том, что заяц — зверек ночной и днем предпочитает спать.
Пожалуй, стоит особо остановиться вот на этих словах Филдинга: «шаловливо резвится робкий зайчишка». Резвиться вроде бы любят все зайцы, даже пожилые. В минуты благодушия они устраивают веселую беготню, подпрыгивают вверх, катаются по земле... Иногда, просто лихости ради, перепрыгивают через утыканные гвоздями двухметровые заборы, даже в речке плавают, если вода теплая. Не раз видели, как зайцы-русаки переплывали Рейн в том месте, где его ширина добрых полкилометра. А некий русак, которого прозвали «водяным», отправляясь на кормежку, регулярно преодолевал сорокаметровую водную преграду. И, наверное, у наших дедов Мазаев по весне хлопот прибавляется потому, что в холоднющей воде длинноухие пловцы боятся окоченеть. А вообще, зоологи полагают, будто из млекопитающих только верблюды плавают как топоры. Верблюдов понять можно: река в пустыне — штука редкая и тренироваться им негде. Впрочем, наш двугорбый верблюд неплохо плавает на боку — наверное, горб служит поплавком.
Заяц отнюдь не робкого десятка. Задними ногами он отбивается от орла или захватившей его врасплох лисицы. Многие зайчихи отважно защищают детенышей от ворон, старающихся их растерзать. В анналах научной литературы увековечена зайчиха, сумевшая напугать даже небольшую собачонку. Старые, знающие, почем фунт лиха, зайцы па глазах у захлебывающегося лаем громадного цепного пса преспокойно кушают то, что растет в саду или в огороде. Бывало, они проходили столь близко от конуры, что брызги из пасти обезумевшей от такого нахальства сторожевой собаки пачкали им шубку. Однако молчаливое огородное пугало обычно вселяет в косоглазых вегетарианцев столько почтения, что они долго не решаются начать трапезу в его присутствии.
Если косой сторонится незнакомого предмета, это отнюдь не означает страха или чего-то близкого к панике. Старый заяц мгновенно отличает охотников от тех людей, кто не собираются ему вредить. Он может провести день-деньской, скажем, возле придорожного телеграфного столба, ничуть не стесняясь ни транспорта, ни прохожих. На Чукотке можно часами ходить за беляком с фотоаппаратом (не с ружьем!). Очевидцы пишут: «Заяц отбежит на незначительное расстояние, остановится и начинает кормиться, позволяя приблизиться на 10—15 метров и ближе, только после этого лениво трусит дальше». Зоологи отец и сын Владышевские после тщательных наблюдений убедились, что в начале ночи русаки, вышедшие кормиться на посевы озимых и спугнутые человеком, убегают всего лишь на другой участок поля, чуть подальше, если же их пугнуть под утро, когда они уже заморили червячка, русаки отправляются к местам дневных лежек. Получается, что зайцы не улепетывают куда глаза глядят, а бегут туда, где им вскоре все равно надо быть.
Увы, днем поднятый со своей холодной постели заяц рискует головой. Вот документально подтвержденный случай. Поздней осенью 1965 года, когда уже лег снег, возле деревни Пагубино, что неподалеку от Волоколамска, поднятый на опушке леса охотником С. В. Пыльновым русак побежал к болотистой низине, куда охотник не смог бы добраться. Но на болотине на русака спикировал ястреб. Заяц, оставляя на снегу кровавый след, все же убежал от пернатой смерти. Пыльнов пустился вдогонку за подранком, и тот с лесной опушки свернул в поле, где снег был тоньше и бежать было легче. Но русака и там ждал враг — невесть откуда взявшаяся лисица. Раненый заяц тут же круто повернул к деревне, и лиса, испугавшись слишком тесного общения с цивилизацией, отстала. Но на этом заячьи мытарства не кончились — на околице на пего напали вороны. Русак и их оставил ни с чем, спрятавшись под амбар. Поймите, это не сказка, а страшная быль.
И после всего написанного здесь, не кажется ли вам, что слова о том, будто у трусливых, впадающих в панику по любому поводу людей «заячья душонка», мягко говоря, некорректны?
В тексте уже встретились два длинноухих родственника: заяц-беляк и заяц-русак. Если же они встретятся воочию, то могут вступить в законный брак — детишки, так называемые тумаки, будут вполне жизнеспособными. Беляк, именуемый так за привычку целиком одеваться на зиму в белоснежную шубу, в общем-то, лесной житель, правда, он не прочь заглянуть в тундру или в степь. Русак же на зиму маскировочным халатом почти не обзаводится и обожает открытые пространства южнее лесной зоны, хотя не чурается, скажем, сельских угодий Подмосковья или Владимирщины и вообще большей части территории Европы. Русак теснится к селам и деревням. Зимой в лесу ему голодно, да и бегать трудно: на квадратный сантиметр его лапы приходится 16—18 г. А беляк по рыхлому лесному снегу скользит, словно на лыжах — нагрузка на квадратный сантиметр его широченной лапы, обросшей густой щеткой волос, всего 10 г, вдесятеро меньше, чем у волка, и вчетверо меньше, чем у лисицы.
Зимой на брюшке беляка шерсть удлиняется, чтобы на снегу не застудить внутренности, а отросшие вокруг ноздрей волосы, словно белый платочек, прикрывают нос от мороза. Но и русак лицом в грязь не ударил — его зимняя шубка вдвое гуще летней. И вот что примечательно: самые большие беляки (5,5 кг весом) обитают там, где страшенные морозы — в тундрах Западной Сибири, а русаки-тяжеловесы (7—8 кг) облюбовали Башкирию, где зимой тоже отнюдь не жарко. На зиму башкирские русаки белеют, но не до такого совершенного состояния, как беляки. В Крыму, на Украине и в Белоруссии русаки помельче, и уж совсем карлики (3 кг) живут в Закавказье и Иране.
Давайте карликов оставим в покое и займемся линькой — немаловажным обстоятельством в заячьей жизни. Залегшего в снегу белого-пребелого беляка заметит лишь опытный глаз — темнеют только кончики ушей и нос. Да еще, пожалуй, карие глаза. Именно через глаза идет сигнал к заячьему переодеванию. Во всяком случае, так утверждает солидное руководство по сравнительной физиологии животных. Сокращается световой день — заяц готовится к зиме, день удлиняется — зверек переходит на летнюю форму одежды. За этой простенькой фразой скрыты сложнейшие пертурбации в организме нашего длинноухого соседа. Так, «физиологически коричневое» состояние беляка неразрывно связано с высоким содержанием в крови гонадотропинов, а «физиологически белое» — с их пониженной концентрацией.
Заячий мех нередко окрашивают скорняки, но можно перекрасить и живого зайца, вернее, сделать так, что он сам перекрасится. Длинноухим обладателям меха физиологи вводили экстракты из гипофиза,
