раскрывшимся перед ним.
На красном бархате лежало золотое ожерелье, да такое красивое и роскошное, какого пан подвоеводный никогда не видал. Все ожерелье состояло из небольших, дивно изукрашенных золотых пластинок, сделанных в виде гербов; посреди каждой блестел бриллиант, а на тонкой золотой цепочке спускалась от каждого герба большая жемчужина.
— Фу ты, какая краса! — повторил с новым восторгом пан воевода, отстраняясь от ящика и поднося его к свечам.
Камни засверкали зелеными и алыми огнями. И перед глазами пана подвоеводия встала пышная шейка пани Крашковской, черные, как смоль, завитушки, вьющиеся на розовом затылке… О, что бы это было за восхитительное зрелище увидеть это ожерелье на ее пышной груди!
Пан подвоеводий даже зажмурил глаза, и губа его отвисла, и по лицу пробежало выражение необычайного блаженства.
— Да, против такой красоты не устоит никакая женская холодность, — усмехнулся он и затем, повернувшись к Мартыну, провел важно ро усам и произнес с большим достоинством, опускаясь неторопливо на стул. — Гм… вацпане, я вижу, что ты славный горожанин, даришь воеводу, не забываешь старовины… Меня это радует… да… И будь уверен, что если тебе будет в чем какая нужда, я также не забуду тебя. Только зачем ты ночью ходишь? Да и как мимо вартовых прошел?
— Вельможный пане, — поклонился Мартын пану подвоеводию в ноги, — если бы не было наглой потребы, не осмелился бы я двинуться к вам такой поздней порой.
— Да что ж там такое? Говори! — заинтересовался уже и воевода, разваливаясь в кресле.
— Вся надежда на вельможного пана воеводу! — вскрикнул Мартын.
Во время рассказа Мартына пан воевода улыбался все милостивее и милостивее. Вопрос оказывался весьма понятным его сгоравшему неразделенной страстью сердцу. Соперником являлся Ходыка, а насолить этому зазнавшемуся горожанину показалось воеводе весьма приятным. Когда же Мартын окончил, пан подвоеводий разразился грузным, раскатистым смехом.
— Ай да и молодец же ты, пан мастер! — весело вскрикнул он, ударяя Мартына по плечу. — Видно, что и в чужих землях побывал, и законы знаешь, да и хитер же ты, черт тебя знает как! Проучить шельму Ходыку мне на руку, — заговорил он уже степенно и важно, — да кстати и другим урок дать, чтобы повадки не было! Будь по-твоему! Вижу я, что умный ты человек, пригодишься мне и в другой раз. Я согласен. Только ж и губа у тебя, вацпане, не дура: красуня войтова дочка — видел сам.
— Хороша ли, дурна, — воскликнул оживший надеждою Мартын, — а для меня кращей во всем свете нет!
— То-то! — улыбнулся пан подвоевода, подмигивая бровью. — А скажи, на много ли будет товару? — переменил он сразу тон.
— Кто его знает, товар ценный: тысячи на три коп литовских грошей.
— Ну, так и быть! — поднялся пан подвоеводий, опираясь обеими руками о стол. — Сделаю уже для тебя. Положи мне тут же тысячу коп литовских грошей — и бери жолнеров, и делай как знаешь… Потому, видишь ли, нельзя же и замку мыта терять!
Велика была сумма, заломленная подвоеводием, но Мартын не обратил на это внимания.
— Ничего не пожалею, — вскрикнул он, растегивая кожаный пояс, — потому что, если не выгорит мое дело — мне все равно головой наложить! — И, встряхнувши поясом, он высыпал перед воеводием кучу золотых монет на стол.
Вечерело… В лесу, тянувшемся по горам и долинам, на далекое расстояние от Золотых ворот собирались уже сумерки. Капли воды, падавшие днем с деревьев, застывали теперь и опускались тонкими ледяными сосульками. Снег, рыхлый и весь точно исколотый, покрывался тонким блестящим слоем. После теплого дня наступал вечерний морозец.
По узкой и извилистой дороге, подымавшейся в гору, медленным шагом двигался обоз. Впереди обоза ехал верхом человек довольно высокого роста в темном мещанском пла
— Ну и дорога! — заметил один из них, поддерживая плечом сильно накренившийся воз. — Лошадей уходили совсем.
— Да тут уже недалеко, лес редеет, скоро конец ему, — ответил ехавший впереди всадник, — а там, за лесом, полем небольшой перегон и самые Золотые ворота.
— Да, Золотые ворота, а от ворот-то от Золотых сколько еще до города! — хлестнул мужик недовольно лошадь.
— Да не очень-то и много, до мытницы версты две, полторы, а там под горой сейчас и город.
— Хоть бы чарку пропустить, а то окляли совсем!..
— Можно будет, можно, — повернулся к ним всадник, — там между старых Софиевских валов воевода слободу осадил и шинков наставил, там и мед, и горилка, и пиво, да еще дешевле, чем в самом мисте Подоле.
— Ну, это дело! — обрадовались мужики, похлопывая рукавицами. — Да когда б уже скорее на месте стать; вечереет и в лесу-то этом не совсем безопасно: зверю много бывает…
— Да вот и скоро опушка, — торопливо заговорил всадник, — нельзя ли, панове-товарищи, подогнать лошадей?
Погонщики закричали, замахали руками, и, напрягая последние усилия, двинулся обоз торопливо под гору.
Лес между тем все редел и редел. Наконец всадник ударил каблуками коня и через несколько минут остановился на опушке.
— Стойте, стойте! — закричал он погонщикам, оборачиваясь в седле и не выезжая из-за деревьев.
Перед ним расстилалось ровное, местами уже совсем черное поле; направо и налево тянулись овраги, обрывы и горы, покрытые лесами, а прямо подымались высокие земляные валы; они тянулись полукругом, круто закругляясь по сторонам. Среди валов возвышалась арка, сложенная из золоченых камней с тяжелыми массивными воротами посреди. На арке, над воротами, стояла небольшая часовня с куполом и крестом. Со стороны поля у ворот привязано было несколько лошадей, покрытых попонами; несколько душ польной сторожи расхаживало по валам, остальные сидели группкой у разложенного костра. За валами на фоне нежного неба виднелись силуэты каких-то белых высоких развалин, и больше ничего… Казалось, это было вполне пустынное место, заброшенное и богом и людьми, и если б не группка вартовых, сбившихся у костра, можно было б подумать, что жизнь не заглядывала сюда.
Осмотревшись кругом и убедившись, что его никто не заметил, всадник быстро подскакал к оставленным возам.
— Ну, теперь разгружайтесь скорее, — захлопотал он, соскакивая с коня, — вон уж и Золотые ворота.
— А на сколько возов нагружать будем, хозяин?
— На два!
Мужики покачали неодобрительно головами.
— Ой пане Ходыко, пане Ходыко, заметил первый, — не горазд делаешь: знаешь, какой крутой Десятинный спуск, смотри, как бы не случилось чего!
— И-и! — махнул уверенно пан Ходыка — Что это, разве мне в первый раз? Сам видишь, все мытницы на двух возах проехали.
— Да там что, по ровному можно и на двух, а тут спуск крутой, гора как печь.
