— В гинекологии? Почему? — спросил Фрэнк внезапно осипшим голосом.
Медсестра внезапно перешла на официальный тон:
— Мне очень жаль, сэр, но это конфиденциальная информация. Если вы не член семьи…
— Послушайте, — с наигранным спокойствием произнес Фрэнк, — я очень давно ищу ее. И каждый раз, когда мне кажется, что цель близка, я снова упираюсь в стену.
Молодая женщина внимательно посмотрела на него: крепко сжатые губы, глубокая складка меж бровей, твердый, но какой-то потухший взгляд… Нет, этот человек — не просто любопытствующий. Ей стало искренне жаль его.
— Поймите, я не могу сказать всей правды. Вот если бы вы были хотя бы дальним родственником…
— Я и есть… родственник, — сам того не ожидая, выпалил он. — В каком-то смысле. Я знаю, она беременна.
— Так… это был ваш ребенок?
На лице медсестры появилось соболезнующее выражение.
Фрэнк смертельно побледнел.
— Значит… она… потеряла его, не так ли? Потому и попала в больницу?
— Сочувствую, мистер Беррингтон. Для нее это был такой удар…
Боже! — думал Фрэнк, почти не слыша медсестры. Сколько же ей пришлось пережить? Сначала Джимми, потом ее собственный ребенок… Нет, не ее. Наш!
— Вы знаете, где она сейчас? Она оставила адрес?
— Я не могу вам этого сказать. Но если бы я пошла за чем-нибудь и случайно забыла положить карточку на место… Так ведь случается, правда?
Молодая женщина оглянулась и скрылась за перегородкой. Шепча горячие слова благодарности, Фрэнк схватил со стола карточку. И внутри у него все перевернулось: он увидел уже знакомый адрес: ферма миссис Джойс. Внизу Фрэнк заметил приписку, датированную неделей позже дня выписки. Он сообразил, что накануне выписки Джейн продала свою машину. На лечение ушло больше половины той суммы, которую она получила за джип.
Здесь же маленькими буквами был аккуратно вписан адрес.
Небольшой ветхий домишко казался особенно неприветливым в сгущавшихся сумерках. В окнах было темно. Во всем чувствовалась атмосфера какого-то мрачного уныния. Фрэнк остановил машину у двери, выкрашенной в когда-то голубой цвет. Взбежав по скрипящим ступенькам, Фрэнк постучал. Ответа не последовало. Он постучал снова. С тем же результатом. Тогда он с силой потянул дверь, ржавая защелка изнутри легко поддалась, и он шагнул в крохотную прихожую.
— Джейн!
Впервые за долгое время он не сомневался, что услышит ее голос. Но в комнате царили мрак и тишина. Фрэнк нащупал выключатель, и в помещении вспыхнул свет. Комната оказалась, такой же запущенной, как и сам дом. Боже! В каком же убожестве она живет! — подумал он и похолодел, увидев съежившуюся в углу допотопного дивана одинокую фигурку. Неужели это Джейн?
На спинке единственного кресла висела знакомая соломенная шляпа с широкой яркой лентой. Она была на Джейн в день того памятного шоу.
— Джейн, любимая моя!
Фрэнк схватил на руки невесомый съежившийся комочек и прижал к себе. Джейн, еще не проснувшись, инстинктивно оттолкнула его.
— Тише, малыш, все хорошо. Мы вместе, — убаюкивал ее Фрэнк, словно капризное дитя.
Джейн, окончательно проснувшись, осторожно дотронулась до него.
— Это… ты? Это действительно ты? — прошептала она.
Фрэнк прижал ее к груди.
— Господи, Джейн! Я нашел тебя, теперь у нас все будет прекрасно.
— Не может быть… Этого не может быть, — твердила она, всматриваясь в него измученными, потемневшими глазами. — Наверное, я сплю…
Фрэнк осторожно взял ее исхудавшие, почти прозрачные руки в свои. Руки были ледяные. Джейн молчала, зябко поеживаясь, и только смотрела на него большими глазами с темными полукружиями под ними.
— Мне все известно, дорогая. Я знаю о ребенке. И хочу разделить с тобою эту боль. Я тоже страдал, но мои страдания ничто по сравнению с твоими.
— Фрэнк, ты правда страдал?
— Клянусь!
— Я так сильно хотела его, нашего малыша! Если бы ты был со мной… этого бы не случилось!
— Прости, прости меня, любимая!
— И когда я… потеряла его…
Не зная, как успокоить Джейн, Фрэнк посадил ее на колени и, словно творя заклинания, шептал ей, гладя спутанный шелк золотистых волос:
— Ничего, ничего, моя милая. Теперь мы вместе, мы молоды, перед нами долгая жизнь. У нас будет много счастья… и… много детей.
— Ты… ты говоришь правду?
— Конечно, девочка.
— Я не знала… как ты отнесешься к моей беременности…
— Я был бы счастлив. Но это я виноват, я был беспечен, как обезумевший от желания мальчишка.
— Я пыталась связаться с тобой… хотела сказать о ребенке. Я думала… ты имеешь право знать.
— Ты могла бы пойти к Уильяму. Он бы все понял.
— Я боялась, а вдруг дядя поведет себя так же, как отец. — Она содрогнулась. — Мне кажется, у меня не осталось к нему никаких чувств. Каждый раз, встречаясь с ним, я думала только о том, что он сделал с тобой и со мной. А потом, когда я узнала о ребенке, то твердо решила убраться подальше. Ради ребенка.
Джейн крепко прильнула к груди Фрэнка и сжалась в комочек, пытаясь укрыться в его объятиях. Он убрал прядь волос с ее бледной щеки.
— Господи, Джейн, почему ты не рассказала мне о том, что произошло между тобой и отцом? Я бы все уладил. Тебе не пришлось бы сражаться за меня. Да еще в одиночку!
— Фрэнк, я так за тебя боялась!
— И все же виноват только я, я один. Мне следовало бы догадаться, что тобой управляет чужая воля, что ты… не способна на коварство. Но глупая гордость лишила меня разума. Я не бросился за тобой, а стал ждать, когда ты придешь ко мне, прости меня, если можешь.
— Нет, нет! Не вини себя, Фрэнк. Есть только один виновник — Мартин Ренкли, мой бывший отец.
— Джейн, все гораздо сложнее: иногда настоящее так тесно переплетается с прошлым, что их трудно разорвать. Совсем не тебя пытался наказать твой отец. И даже не меня.
Джейн подняла на него недоуменный взгляд.
— Не меня и не тебя? Кого же еще?
— Твою мать.
В глазах Джейн застыло то же вопросительное выражение.
По-прежнему сжимая Джейн в своих объятиях, Фрэнк рассказал ей все, что узнал от Уильяма.
— Бог мой! А я-то думала, он не женился во второй раз, потому что… обожал свою покойную жену. Мне казалось, ему тяжело вспоминать о ее ранней смерти и больно видеть, как я похожа на нее.
— Он и любил твою мать, хотя и не сознаваясь в этом, а потом перенес все чувства на тебя. И воспитывал тебя так, как считал нужным, — подавляя твою свободу, навязывая свои понятия. Но он не сломил в тебе личность.
— Мне… мне его даже жаль.
