протянулись к моему горлу и цепко ухватили за шею, сомкнувшись в мгновенной железной хватке. Горло взорвалось огнём. Я вновь почувствовал, как жизнь начинает вытекать из тела через раздавленное горло. Совсем как тогда, в парке развлечений.
- Нет... – выдохнул я, пытаясь освободиться. Рука с клинком качнулась вверх.
- ... отпусти его... слышишь...
Где-то далеко встревоженные голоса людей. Слишком далеко. Я снова был один. И рассчитывать было не на кого.
Я его убил.
В тот холодный вечер ноября на асфальте должно было остаться моё тело. С воткнутым в спину клинком, лежащее в луже собственной крови, с глазами, уставившимися в ночное зимнее небо. Но вышло иначе. Моё место занял несостоявшийся убийца. Я же стоял на коленях, пытаясь отдышаться, и слышал, как что-то кричат подбежавшие люди.
А в двух шагах от меня лежал остывающий труп. На левой стороне груди торчал клинок. На рукоятку клинка был нанесён странный символ, вырезанный на красном дереве. Двойной круг, в который были вписаны три круга меньшего размера. Я тогда ещё этого не знал. Моё обратили внимание на это обратили позже, перед судом.
Суд прошёл быстро. Я сидел на скамье подсудимого. Адвокат, нанятый мною, долго и увлечённо вёл речь о чрезвычайных условиях, о достаточности мотивации и оправдывающих обстоятельствах. В конце концов, он потребовал немедленно освободить меня в связи с тем, что я всего лишь защищал свою жизнь. В свою очередь прокурор выступил с короткой невнятной речью, из которого я мало что запомнил. Подозреваю, что все мало что запомнили. Суд совещался не более десяти минут и вынес короткое постановление. Признать Гарольда Мейсона невиновным и освободить его в зале суда.
- Я был в этом уверен, - сказал адвокат мне чуть позже, стоя у фасада здания суда. Я кивнул и поблагодарил его за выполненную работу. Когда он на прощание помахал мне рукой и зашёл в свой красный «шевроле», я развернулся и пошёл домой. Зима в Мэне в этом году запоздала, и надо мною было хмурое небо, от которого веяло ледяными порывами ветра.
Вот и всё. Правосудие...
Я до сих пор не знаю, кто он был, человек в плаще. И никто не знает. При нём не было никаких документов, а полицейский поиск по базе отпечатков пальцев ничего не дал. За телом никто не явился, никто не опознал. Словно этого человека и вовсе не было. Единственное, что могло навести на какой-нибудь след – странный клинок. Но и эта нить была оборвана. «Он похож на ритуальный, - сказали эксперты, - но знак, изображённый на нём, совершенно бессмысленный». Я бы не сказал, что это такой бессмысленный знак... потому что пять лет назад мне довелось увидеть его. Увидеть на двери «другой церкви», куда собирались последователи «другой веры», сжигающие заживо семилетних девочек и выносящие в её чреве своего Бога. Но, конечно, я промолчал. И миссионер культа Тихого Холма остался в полицейских хрониках Портленда безымянным Джоном Доу.
Впереди мне предстоял хлопотливый год.
Люди иногда исчезают. Чаще, чем кажется. И никто не замечает, что их уже нет. Никто не удивляется – словно так и должно было быть. Не возбуждаются уголовные дела, не льются слёзы горечи и потери. Просто никому нет дела. Одним-двумя людьми больше или меньше, в нашем мире ничего не значит.
Также никто не удивился, когда той зимой с лица земли исчез деградировавший писатель Гарольд Мейсон со своей пятилетней дочкой по имени Шерил. Они дезинтегрировались. Их не стало.
Утром следующего дня после загадочного исчезновения в массачусетский городок Эшфилд приехал новый человек. У него не было ничего общего с тем Гарри Мейсоном, который проживал в Портленде. Это был другой человек. Общими между этими двумя, пожалуй, были только две вещи – имя (его тоже звали Гарри – странное совпадение) и дочь. Но дочь портлендского Гарри носила имя Шерил, и у неё были чёрные волосы. Этот Гарри же вышел из салона автомобиля вместе с худенькой девочкой с короткими светлыми локонами. Девочка прижималась к отцу и боязливо разглядывала большой дом, который стоял перед ними. Гарри вынул из кармана брелок с ключами. На брелке была гравировка: «КВАРТИРА 102, ВИЛЛА ДЕЙЗИ, ЭШФИЛД, ШТАТ МАССАЧУСЕТС». Он мягко потрёпал дочку по голове и спросил:
- Тебе нравится, Хизер?
Девочка молчала.
- Мы будем здесь жить, - сказал новый Гарри, почему-то отворачивая лицо от девочки.
Так нас не стало. С тех пор прошло девять лет.
Время заканчивать. Я сказал всё, что хотел. Когда я начинал писать эту книгу, за окном тоскливо завывал ветер. Сегодня он молчит, зато идёт тихий дождь, смывающий с мира накопившуюся грязь. Хизер не любит дождь... наверное, сейчас лежит и смотрит в потолок, задёрнув все шторы. А я по-прежнему сижу за столиком и делаю вид, что пишу очередной роман. Эта привычка въелась под мою кожу навечно. Правда, теперь приходится придумывать себе псевдонимы. Имя Гарольда Мейсона, автора «Невинной луны», давно забыто читателями и издателями. Может, пара книг валяется где-то в Калифорнии в личной коллекции сумасшедшего библиофила...
Как же тихо в доме... Мне не нравится, когда в четырёх стенах нависает гробовая тишина. Обычно у нас постоянно включён телевизор на минимальной громкости, но сегодня он отсоединён от розетки. И тишина вновь начинает уносить меня на гребне невеселых мыслей.
Тихий Холм... Я чувствую, что этот город ищет нас. Но мне страшно до холодного пота не только и не столько из-за этого. Я часто задавался мыслями, ПОЧЕМУ тень Тихого Холма преследует нас по пятам. Тот член культа, который пытался меня убить... Почему он это делал? Что им нужно от меня? Что им нужно от НАС?
К своему несчастью, я догадываюсь. Я догадываюсь, почему культ Тихого Холма до сих пор рыщет по всей стране в поисках пропавшего писателя и её дочери. Дело не во мне. Дело в ней. В ребёнке, появившемся из ниоткуда, который был соткан из сияния Богоматери. В моей дочке. Расправившись сначала со мной, культ должен был взяться за неё. Но затея провалилась в самом начале.
Я боюсь верить этому. Я предпочитаю каждый раз обрывать свои мысли и убеждать себя – ничего нет. То, что было давно, теперь сокрыто за ледяными тучами времени и кануло в Лету. Утонуло в тинистой пучине прошлого, откуда ему уже не выбраться.
Но такими вечерами – когда я слышу только биение собственного сердца вкупе с мерным стуком клавиш пишущей машинки, – сомнения накатывают на меня волнами, болезненно слизывая песчаный берег. И на меня на короткое время находит понимание. Страшное понимание. Понимание того, что я могу хоть тысячу раз менять место жительства, менять имена, менять цвет волос дочке... что всё это напрасно. Тихий Холм идёт за нами и неотвратимо приближается с каждой секундой. Я могу своими нелепыми мерами предосторожности лишь ненадолго оттянуть время... но однажды мы услышим за спиной его шумное дыхание, отдающее гнилью и седыми годами. И обернувшись, мы увидим его ужасный лик и даже не сможем закричать, потому что он схватит нас за горло и прижмёт к стене, выдохнув прямо в лицо всё то, от чего мы убегали все эти годы.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.БОГ ТИХОГО ХОЛМА
