«Развращенный, развращенный!» Кто же на самом деле развращен?
Эти слова крутились в голове Руссо, когда однажды он увидел в газете объявление Дижонской академии о новом конкурсе эссеистов. Назвали тему: «Происхождение неравенства среди людей». Руссо опять почувствовал желание вступить в борьбу. Кто же знает больше о неравенстве, чем он, кому пришлось из-за этого так и столько страдать? Руссо, которому стоило лишь подумать о Вольтере, как он чувствовал острый укол ревности, боль, зависть из-за различных условий жизни. Эти чувства проникали во все поры и, казалось, разрывали тело.
Что определяет различия между людьми? Почему Вольтер родился богатым? А он, Руссо, бедным? Почему маркиза дю Шатле родилась, чтобы наслаждаться «бриллиантами и поэзией, алгеброй и поздними ужинами, латинским языком и кружевными юбками», а Тереза — для того, чтобы стирать до самой своей смерти?
Достаточно ответить: «Такова воля Божия!» Так обычно говорят священники, призывая к покорности и милосердию. Но откуда же на самом деле взялось неравенство? Почему есть нищие и очень богатые?
Вольтер, убежденный, что общество должно строиться на принципах жалости и справедливости, не сильно ломал себе голову по поводу существования нищих. Когда ему сообщили, что в Париже в шесть раз больше нищих, чем в Лондоне, Вольтер ответил: «Это происходит от того, что Париж в шесть раз богаче Лондона, а нищие обычно собираются там, где есть богатство. В Лондоне все еще жгут сальные свечи, а мы в Париже — восковые. В Париже каждый вечер в любом доме можно увидеть столько столового серебра, сколько Лондону и не снилось. Ну а что касается нищих, то почему бы не заставить их работать? Разве уж все дороги построены? Прорыты все каналы? Засеяны все поля? Расчищена от кустов и пней вся земля?»
Богатство! Вот что только и интересовало Вольтера, вот что его возбуждало! А Руссо должен заниматься нищетой. Ну, если нужно, он свое дело сделает! И весь мир узнает об этом.
На парижских улицах Руссо различал два типа нищих. Это были, во-первых, слабоумные, уроды и калеки. Болезни, увечья не давали им возможности зарабатывать на жизнь нормальным, полноценным трудом. Ко второй категории относились те, кто родился в нищете, рос в нищете и проведет в ней всю жизнь. Несмотря ни на что. Эти люди родились нормальными, полноценными, но чудовищные условия жизни искалечили и превратили их в физических и моральных калек. Эти люди — жертвы общества.
После долгой прогулки по лесу Руссо написал страстные строчки, ставшие знаменитыми:
«Первый, кто оградил забором участок земли, заявив: «Это мое!», кто нашел простаков, ему поверивших, стал основателем цивилизованного общества. Человечество могло избежать войн, убийств, нищеты и прочих ужасов, если бы кто-нибудь тогда повалил этот забор и крикнул во весь голос: «Не слушайте этого самозванца. Вас ожидает гибель, стоит вам только забыть, что земля не может принадлежать никому, зато плоды ее принадлежат всем!»
Вольтер прочитал эти строки приблизительно через год после их появления. Он подскочил словно ужаленный. «Какой негодяй!» — нацарапал он на полях одной из страниц книги Руссо «Рассуждения о начале и основаниях неравенства». (Этот экземпляр ныне хранится в Санкт-Петербургской публичной библиотеке.) «Какой негодяй!»
«Что такое? — писал Вольтер дальше на полях. — Первый человек, обработавший клочок земли, засеявший его, оберегающий его, не имеет права на владение плодами своего усердного труда? Выходит, этот благодетель человечества был всего лишь вором? Несправедливым человеком? Вот вам философия безнадежного неудачника!»
Словно какой-то чудовищный оборотень отложил здесь, на этом листе бумаги, свои невидимые роковые яйца. Началась непримиримая битва между богатым Вольтером и нищим Руссо. Битва двух философов — вскоре в Париже появится карикатура на эту тему, ее растиражируют и будут продавать на каждом углу. За сражением с замиранием сердца следили многие парижане — одни с азартным удовольствием, другие — с сожалением. Никто не знал тогда, сколько людей примет ту или другую сторону, — миллионы в той или иной мере окажутся втянутыми в этот жаркий конфликт между Руссо и Вольтером. Все население нашей планеты расколется надвое: на сторонников частной собственности и ее противников.
Вольтер и Руссо могли бы стать самыми близкими друзьями. Оба они руководствовались в жизни одними и теми же чувствами — жалости и справедливости. Оба желали избавить человечество от бед. Но они подходили к этой проблеме с разных сторон.
Вольтер говорил: «Ни один человек не должен быть обездоленным. Но кто-то всегда должен быть беднее другого. Некоторым всегда предстоит зарабатывать себе на жизнь».
Руссо провозглашал: «Ни один человек не должен быть настолько богат, чтобы покупать себе подобного. Ни один человек не должен быть настолько бедным, чтобы продавать себя».
Этому тезису Руссо противостоял постулат Вольтера: «Людей нужно стимулировать жаждой к наживе!»
Вольтер всегда рассматривал богатых как людей, предоставляющих бедным орудия труда, чтобы они могли зарабатывать себе на жизнь. Руссо же, входя в богатый дом, сразу обращал внимание на плоды труда бедняков, доставляющие радость богачам.
Глава 9
МОЯ МАТЬ НЕ БЫЛА СВЯТОЙ
Богатые, бедные! Какая глубокая пропасть лежит между ними! Две составные одного целого, имеющие один общий язык, но не понимающие друг друга.
Во времена своего нищенского детства Руссо часто проходил по улице Сен-Жак, сразу за Сорбонной[117], где находился старый иезуитский коллеж «Людовик Великий». Он был назван так в честь Людовика XIV. Однажды король посетил это учебное заведение и был так очарован представлением, данным в его честь воспитанниками, что воскликнул: «Вот школа, которая мне по душе!» Иезуиты, которые вели упорную войну с риторами[118] за контроль над общественным образованием во Франции, вызвали каменщиков, и те за одну ночь заменили на стене старую надпись: «Коллеж де Клермон» на новую: «Людовик Великий».
Итак, Жан-Жак, спускаясь со своего чердака и прогуливаясь возле Люксембургского сада, частенько оказывался на улице Сен-Жак. Он видел, как с облучка экипажа соскакивал грум[119] и сломя голову несся открывать дверь перед каким-то парнишкой в костюмчике, расшитом золотом, с кружевными манжетами и воротничком, в шляпе с большим пером и с усыпанной драгоценными камнями шпагой, кончик которой высовывался из-под шелкового или кружевного плаща. Грумы прокладывали себе путь через толпу, кричали: «Уступите дорогу месье принцу Роанскому!» или: «Уступите дорогу монсеньору герцогу Монморанскому!» И этот маленький господин, имя которого записано в скрижалях французской истории, величественно ступал по мостовой в сопровождении своего преподавателя и личного слуги, который жил при нем в коллеже.
Жан-Жак, плотнее прижимаясь к стене, чтобы его не растоптали нервные, сытые лошади, с завистью и горечью наблюдал эту церемонию. Именно здесь много лет назад учился Вольтер. Он проводил время вместе с герцогами и принцами, штудировал философию, занимался поэзией. А он, Руссо, в том же возрасте драил полы в граверной мастерской в Женеве.
Как же так получается? Может, Вольтер хотел этого? Такова была его воля? Чтобы он был богатым, а Руссо бедным?
Но, по сути дела, Вольтер тогда еще не был теперешним Вольтером. Его тогда звали просто Франсуа Мари Аруэ, он был младшим сыном процветающего адвоката, который позднее стал директором Королевской счетной палаты. Когда Вольтер был воспитанником коллежа, у него не было ни своего наставника, ни личного слуги, ни собственных покоев. Он спал в комнате месте с семью другими мальчиками. Но, несомненно, в этом учебном заведении его окружали дети самых состоятельных и самых влиятельных людей Франции, поэтому он научился вести себя как их ровня, у него появились друзья в самых высоких кругах общества, друзья на всю жизнь.
