– Ага.
– Значит, на борту бомбы больше не было.
– Так я и подумал. Поначалу.
– Что вы имеете в виду, говоря 'поначалу'?
– Как и все, я решил, что опасность миновала. Потом вдруг раздались два мощных удара. С них-то все и началось.
– Удары? Похожие на взрывы?
– Ага. Именно на взрывы. Весь корпус тряхануло. Реверберация ощущалась на мостике.
– Но первый сигнал о помощи был подан в двенадцать минут второго. А фургон, как вы говорили, был сброшен за борт вскоре после полуночи.
– Ага. Мы выбросили машину и решили, что опасность миновала. Снова запустили двигатели на крейсерскую скорость и перестали об этом думать. Потом дело запахло штормом, и нам пришлось слегка сбросить скорость.
– Какова была сила шторма? По Бофору семь, восемь?
Семь баллов, это вполне терпимо, скорость ветра 28-33 узла с высокими волнами. При восьми баллах шквалистый ветер достигает порывами 34-40 узлов, волны вскипают пеной.
– Что-то вроде этого. Мне доводилось бывать в переделках и похуже. Однажды, у побережья Фразербурга, на нас налетел шторм в одиннадцать баллов. Но пассажирам пришлось бы хреново и при семи.
– Насколько вы снизили скорость?
– На два или три узла. Кажется, с семнадцати до пятнадцати.
– Значит, с учетом остановки вы выбивались из графика.
– Ага. Капитан прикидывал, насколько мы прибудем позже, чем по расписанию.
– И что у него выходило?
– Он сказал, опаздываем на час. Но, по-моему, в его расчеты вкралась ошибка. Неверная оценка расстояния или что-то еще. Начать с того, что до остановки мы выигрывали полчаса.
Паркер смотрит на Фрэнка. Есть что-то в его голосе, его манере, наводящее Фрэнка на догадку о том, что он хочет донести до него какую-то мысль.
– Но ведь рассчитать это, с учетом всех поправок, было не так уж сложно.
– Не сложно.
– Совсем не сложно.
Получалось, что капитан вернулся из трюма потрясенным настолько, что запутался в расчетах. Потрясенным настолько, чтобы сделать – или не сделать – что именно?
– Это была не единственная оплошность, которую он допустил?
– Этого я вам не скажу.
Да скажет он, куда денется. Паркер сам хочет выложить эту информацию, но так, чтобы потом иметь право говорить, что Фрэнк из него жилы тянул, а на блюдечке он ему ничего не преподнес.
– Ваш капитан погиб. Вы ничего не выиграете, защищая его репутацию.
Паркер молчит.
– Мне нужно знать, что произошло.
Паркер трогает пальцами ссадину на лице и, видимо решив, что поупирался достаточно, уступает.
– Ладно. Он запаниковал. Слетел с катушек. Полностью.
– В каком смысле?
– Лопотал что-то невнятное. Бормотал себе под нос как чокнутый. Этот хренов подсчет можно было без проблем произвести за десять секунд, а он снова и снова тыкал пальцем в калькулятор. Записывал числа на клочках бумаги и рвал их. И это было только начало. Когда 'Амфитрита' начала тонуть, он схватил интерком и начал выкрикивать приказы. Оно, конечно, кому приказывать, как не ему, да только орал он какую-то собачью чушь. Не запускать двигатели автомобилей, пока не открыты носовые ворота! Пассажирам высаживаться в порядке очередности занимаемых ими пассажирских палуб. А потом и вовсе пошла какая-то невнятица: я даже не уверен, что он говорил по-английски. Долбанная калоша тонула, а он отдавал такие распоряжения, словно мы уже причалили в Абердине.
– А вы когда-нибудь видели его в таком состоянии?
– Никогда.
– Что вы сделали?
– Я выбил интерком из его руки и крикнул на него. 'Вы, наверное, сбросили не ту машину!' – вот что я сказал.
– А он что ответил?
– Мне показалось, что он сейчас меня укусит. У него был такой вид, точно он спятил. Капитан схватил меня за плечи и проорал: 'Можно сказать и так, Кристиан! Можно сказать и так'.
