чтобы не оступиться. Стоит кому-то оказаться близко к краю, его предупреждают тревожным окликом.
Оставив 'воксхолл' на середине ската, они возвращаются за 'ауди'. Отдельные волны захлестывают аппарель, и вода накатывает на их лодыжки, но не мешает им поставить 'ауди' вплотную позади 'воксхолла'.
Теперь за 'транзит'.
Выкатив фургон на пандус, Саттон сильно выкручивает рулевое колесо, чтобы обогнуть машины, стоящие впереди. Неровными толчками они перекатывают 'транзит' через поперечные ребра жесткости, подвигая к самому краю. Над ними бесстрастно нависает огромный козырек наружных ворот.
– Наляжем, парни, – говорит Саттон. – Раз, два – взяли!
'Транзит' кренится вперед. Его передние колеса переваливаются через край ската и зависают над морем. Саттон и люди по обеим сторонам переводят дух.
– Еще разок!
Четверо, стоящие на задних углах, напрягаются и толкают одновременно. 'Транзит' падает в море. Вода, вливаясь в разбитое окно, наполняет водительское отделение, и передняя часть машины начинает быстро погружаться. Некоторое время задняя часть фургона поднимается над волнами, словно рука тонущего, но потом уступает морю. 'Транзит' уходит на дно.
Палубные матросы, торопливо толкая автомобили по наклонной плоскости назад и вверх, возвращают 'ауди' и 'воксхолл' на изначальные места.
– Это все, – говорит Саттон. – Большое спасибо. И чтобы никому ни слова, поняли?
Видя, что никаких объяснений не последует, матросы поворачиваются и, протискиваясь между машинами, уходят из отсека.
Саттон возвращается к панели управления и начинает манипулировать контроллерами в обратной последовательности. Сначала поднимается и фиксируется в закрытом положении скат, потом опускается и фиксируется наружное 'забрало'. Один за другим зажигаются зеленые огни.
Однако индикатор донного запора наружных ворот остается красным.
Саттон нетерпеливо смотрит на часы. Обычно этот процесс завершается быстрее.
Он напрягает слух, пытаясь различить сквозь шумы звук гидравлического механизма наружных ворот.
Ничего.
Но ведь к настоящему времени они должны быть закрыты.
Он тихонько чертыхается себе под нос. Должно быть, в очередной раз забарахлил нижний датчик. С ним такое случается – порой, даже когда ворота снизу надежно задраены, датчик показывает 'открыто', и этот сигнал передается на индикатор панели управления. Не далее как три недели назад Саттон уже докладывал о повторяющихся сбоях своему руководству.
На мостике имеется дублирующая панель управления, однако на ней не отображается состояние всех запоров. Там имеются лишь индикаторы ската и боковые индикаторы наружных ворот. Поскольку скат поднят и зафиксирован, а с боковыми запорами 'забрала' все в порядке, на мостике горят только зеленые огни.
Никто, кроме Саттона, не знает, что две последние лампы так и стались красными.
Он берется за микрофон интеркома.
– Автомобильная палуба вызывает мостик. Носовые ворота закрыты. Движение 'Амфитриты' можно возобновить. Конец связи.
Слегка накренившись, паром приходит в движение.
Пластик уступа, на котором устроилась Кейт, липнет к коже. Чтобы устроиться поудобнее, она сворачивает и подкладывает под голову теплый, пушистый шерстяной шарф. Он мягко трется о ее щеку.
Вообще-то ей полагалось бы лежать в постели и крепко спать. Путь из Бергена в Абердин занимает двадцать четыре часа, и они заказали пять двухместных кают, но когда, вчера пополудни, поднялись на борт, им сообщили, что груза на борту оказалось больше, чем ожидалось, а всем водителям грузовиков по закону полагаются спальные места. Вот и получилось, что Кейт и остальным девяти членам труппы Абердинского любительского театра нашлось только место на борту. Об удобствах пришлось забыть.
Постепенно дыхание Кейт выравнивается. Она ощущает себя находящейся в сумеречной зоне между сном и бодрствованием, где мысли выплывают и выплывают из ее сознания, как перышки на ветру. Конфетти всяческой чепухи, сумбурно блуждающей в голове.
Воспоминания о Норвегии, где их любительская драматическая труппа только что выступала с пьесой Алана Эйкборна[1] «Вверх по течению». Всего их десять: семь актеров плюс режиссер, декоратор и осветитель, он же звукооператор. Ей вспоминаются фьорды, по которым их катали в выходные. Чистый, морозный воздух, такой, что дышать чуть ли не больно, отвесные, вздымающиеся на головокружительную высоту скалы и выступающие в воду косы, усеянные домами из красного кирпича, крытыми соломой.
Два громких удара отдаются реверберацией по всему корпусу, и Кейт резко пробуждается.
Закусив от досады нижнюю губу, она медленно садится. По иллюминатору над ее головой барабанит дождь.
Остальные недоуменно озираются по сторонам.
– Это могло быть что угодно, – говорит Кейт больше для себя, чем для кого-нибудь еще. – Не стоит беспокоиться.
Но тут 'Амфитрита' неожиданно и резко кренится, и Кейт понимает, что дала маху. Беспокоиться как раз стоит.
