Двумя пальцами, осторожно Клео подцепила край его разноцветного рукава и потянула вверх, оголяя кожу. Воспаленная пунктирная дорожка укусов тянулась от ладони к локтевому сгибу. К запястью присосались два бакугана, ЧБ. Она вздрогнула от отвращения и отпустила рукав.
— Ты себя убиваешь, — сказала она. — Это уже какое ЧБ по счету за сегодняшний день?
— Я не считал, — миролюбиво сказал Зеро и прикрыл глаза.
— А я считала! Одно ЧБ утром. Одно перед шоу. И теперь вот еще одно!
— Ну, не одно…
— На другой руке тоже?! — ужаснулась она.
— Ну и что. Все под контролем, малыш. Я себя контролирую.
— Контролируешь и даже не знаешь, сколько этих тварей вешаешь на себя за день?
— Изоп, — он раздраженно передернул плечом.
Она поднялась.
— Ну прости, прости, Клео, малыш, — он схватил ее за руку и снова усадил рядом. — Побудь со мной. Просто… не обламывай мне сейчас карусель, хорошо? Сейчас, сейчас… — он ткнулся лицом ей в плечо и задышал часто-часто. — Сейчас, да…
Она обняла его крепко, как он любил. Он содрогнулся, потом сказал:
— Я лечу… Мы вместе летим…
Зеро сам придумал ЧБ — внутривенный коктейль из черно-белого яда. «Тут вся фишка в одновременности укусов, — говорил он. — Если одна личинка хоть чуть-чуть опоздает — уже не то, считай, кайф обломан. Поэтому важно выбирать личинок, одинаковых по размеру и примерно одного возраста. Тогда обе они выпустят сок в одну и ту же секунду и дадут
Сначала он принимал ЧБ только перед началом шоу, для храбрости. «Вернее, для равнодушия, — говорил он. — Когда я на
— Ты дрожишь. Я накрою тебя одеялом, — сказала Клео.
После карусели ему всегда было холодно.
— Давай заведем Родного, — сказал Зеро.
После карусели он становился сентиментален.
— А потом, когда ему исполнится семь, мы его отошлем? А то ведь ты нас возьмешь в свое шоу «Кто еще не согласен?»…
Она тут же пожалела о сказанном: получилось грубо и зло. Он еще сильнее задрожал и закрыл руками лицо, словно после пощечины.
— Ну, прости меня, — она снова его обняла. — Я уверена, что собственного Родного ты бы, конечно, не тронул…
— Эти люди… — прогудел в ладони Мудрейший. — Эти Родные… Семейственники… Ты что, думаешь, я их не жалею?
— Думаю, нет, — честно сказала она. — Раньше — наверное. А теперь уже нет.
Он не стал спорить. Убрал руки от лица и сказал:
— Может быть, ты права.
Потянулся к тачпэду «Кристалла», вошел в свою куцую сеть.
— …Но жалею я их или нет, для Живущего мое шоу — спасение. Спасение, понимаешь? Вроде шоковой терапии. Посмотри на Систему, — он открыл своего циферного человечка. — Положительная динамика, видишь? После каждого «Кто еще не согласен?» число заморышей сокращается. Потом, к следующей неделе, заморыши появляются снова, но их каждый раз меньше….
— Заморыши? — не поняла Клео.
— Второй называет так замерших… Вот сейчас, смотри, после шоу всего лишь один, а еще полгода назад их были десятки! Чем меньше несогласных, тем меньше замерших воспроизведений, пойми! Я не знаю, как это работает, но это работает.
Мудрейший с тоской уставился на единственного «заморыша». На крошечную спиральку, недоступно мигавшую в самом центре Системы. Поскреб пальцем тачпэд — развернул спиральку в десятизначную запись, потеребил ее черной стрелкой курсора, словно питомца, которого нужно растормошить после спячки. Что же ты, Крэкер, друг!.. Почему не вернешься ко мне, заморыш?..
Но Крэкер не мог. Или не хотел. Уже больше года не хотел возвращаться. Первая женщина, выносившая его после паузы, родила его мертвым: он задушил себя пуповиной. Вторая женщина, забеременевшая им после этого, не смогла его доносить: кровотечение и выкидыш на двадцатой неделе. Причем он утянул ее за собой — она потеряла так много крови, что временно перестала. А потом он замер. Взял и замер во тьме, упрямый заморыш.
Уже девять дней исправляемый Крэкер просто-напросто не воспроизводился.
Девять дней он был просто набором недоступных мигающих цифр.
Девять дней его попросту не существовало на свете…
Зеро свернул «заморыша Крэкера» обратно в спиральку, положил голову на колени своей постоянной женщине и прикрыл глаза.
— Хочу от тебя Родного, — пробормотал капризно и сонно. — Обещаю, что не поведу вас на шоу. Мы будем жить вместе с Родным, как в древности. Как Второй живет со своими детьми… А потом мой Родной станет Мудрейшим вместо меня.
— А вторую женщину ты тоже возьмешь, как Второй?
— Нет, — Мудрейший поморщился. — Не выношу бабских истерик.
…С тех пор как Багира, вторая постоянная женщина модератора спокойствия, родила ему малыша, ни дня в Резиденции не обходилось без Лейлиных воплей и слез. Она страшно, чудовищно ревновала Второго и к Багире, и к новому Родному….
— Ты что, считаешь, я вела бы себя как Лейла, если бы ты взял другую?
— Да нет… конечно нет. Но я все равно не хочу другую. Я хочу тебя — и Родного. Я, кстати, уже нанял первослойных дизайнеров, чтобы оформили детскую.
— Зачем дизайнеров? — глухо сказала Клео.
— Затем, что нужно что-то особенное — не хочу, чтобы он рос в стандартном мнеповезетнике с антиударным покрытием и с утра до вечера торчал в
— Зачем
— Ну и что. Когда у тебя овуляция?
Она неохотно порылась в памяти:
— Через три дня.
— Значит, считай, что дизайнеры приступили к работе на три дня раньше срока…
— Перестань! — она почти взвизгнула, вышло противно и звонко, почти как у Лейлы. — Перестань… — повторила уже спокойнее; больше всего ее раздражало, что он делал вид, будто с ней все в полном порядке. — Ты же знаешь… у меня не получится.
— Все получится! — отмахнулся Мудрейший. — Вот увидишь, через три дня. Квин, поверь, у меня предчувствие! Все будет в порядке.
— Не говори «все будет в порядке»! — огрызнулась Клео. — Так говорят перед паузой. Если хочешь Родного, возьми себе еще одну женщину. Со мной что-то не так…
— Ерунда. Просто ты не высыпаешься. Сидишь все время в лаборатории….
Он упрямо не хотел верить. Каждый месяц все повторялось: когда овуляция? — квин, на этот раз все точно получится… И опять — ничего. Что-то было не так с яичниками или с маткой, это же ясно…
матка
