Первый отряд. Истина

…Экран гаснет. Все погружается в темноту. Голос невидимого ведущего надрывается:

— А-а-а-а-аплодисменты! Поприветствуем наших гостей на суперфинале нашей суперигры-ы-ы! Генератор, сгенерируйте нам свет, наконец! Да будет — свет — в студи-и-и-и!!!..

Гнойно-желтая луна ослепительно вспыхивает, как гигантский софит.

Ника на льду. Под горячим светом луны.

Она видит то, что уже видела раньше.

4

ИЮНЬ

— Что это у тебя за красный камушек?

— Это с Сейдозера.

— Оттуда, где ты родилась?

— Да.

— Красивый…

— Там много таких.

— А как называется?

— Эвдиалит. Но местные называют «лопарской кровью». Или еще саамской.

— Странное название…

— Это из-за легенды. Считается, что однажды саами и еще какое-то племя подрались из-за Мяндаша, оленя с золотыми рогами. И погибло очень много народу. И олень тоже погиб… Но как бы не до конца. Потом он воскрес и оживил всех убитых. И увел куда-то под землю. А вся кровь превратилась под его копытами в красные камни…

— Подари мне этот камушек, а?

— Я не знаю…

5

МОМЕНТ ИСТИНЫ

…Я вижу то, что уже видела раньше.

Луну — огромную и червивую, как шляпа гигантского гриба. И лед — непрозрачный и желтоватый, как слипшийся старым сахар. Я видела все это во сне…

Но я не видела, что этот лед выстилает арену. Я не видела амфитеатра. Я не видела полукруглых рядов сидений, покрывающих склоны холма. Я не видела молчаливой пусто глазом толпы.

Я вижу круг, пустой черный круг, который очерчен на льду. Я уже видела его раньше…

Но я не видела, что есть и другие круги. Они заполнены: в каждом из них по фигурке. Эта арена — точно инопланетная шахматная доска. Играют восемь фигур: четыре ребенка в смешных красных галстучках, два офицера в форме СС и один рыцарь в доспехах…

В руках у рыцаря меч. За спиной рыцаря, у самой границы круга, копошится гигантский ребенок. Перед ним — груда сросшихся ледяных кубиков. Они переливаются в ярком свете луны, он пытается разлепить их своими распухшими пальцами. Уродливый Кай на арене снежного цирка…

— Все участники в сборе, — жизнерадостно сообщает динамик откуда-то снизу, из невидимой оркестровой ямы. — Но одного не хватает. Нади. Давайте поддержим Наденьку а-а-а-а-аплодисментами!

Пустоглазые зрители синхронно, как заведенные зайцы, ударяют в ладоши, издавая трескучую дробь.

— …Где же Надя? Наше время выходит. Посчитаем все хором до трех.

— Раз!

я знаю, я всегда знала, что в этот круг должен кто-то войти

— Два!..

но он не пришел, этот кто-то, и это его отсутствие обозначает конец

— Два с половиной!.. Ну, все. Время вышло. Провозгласим все вместе конец… Три!

до свиданья, друг мой, до свиданья…

Оглушительный звон. Как будто там, наверху, кто-то в сердцах разбил гигантскую лампу. Зрители в амфитеатре вскакивают со своих мест, несколько секунд стоят совсем неподвижно, потом, точно по команде, точно по заказу, принимаются визжать, толкаться, давить друг друга, рыдать… Софит луны гаснет — не разом, а постепенно, медленно затухает, как хрустальная люстра в театре.

Пока не спустился мрак, пока луна продолжает слабо сочиться пепельным светом, я вижу начало конца. Я вижу, как Рыцарь заносит над головой меч, я вижу тень от меча — длинную, тон кую, черную…

милый мой, ты у меня в груди

Но на этот раз я знаю что делать.

Я говорю:

— Я пришла. Теперь все в сборе для примирения.

И шагаю в пустой черный круг. И луна гаснет.

наркоманы, что ли? они хоть живые? девка-то совсем голая! надо ее хоть полотенцем прикрыть… фу, фу, Снежок, фу, мальчик! Отойди от них, а то мало ли… Да не рычи ты!..

…Мы в гроте, глубоко под землей. Мелкие буро-алые камешки, похожие на застывшие сгустки крови, валяются в снежной мм л и. Желтые сталактиты свисают с каменных сводов ледяными сочными гроздьями. Я чувствую: над нами очень много камнем и земли. Над нами священные сейды. Над нами Сейдозеро. Над нами темная бездна стоячей воды, и песок, и рыбы, и водоросли, и утопшие люди и звери…

Три подростка сидят у костра в дальнем конце пещеры, они молчат. Они, не мигая, смотрят в огонь, они закутаны в свое молчание, как в кокон. Между ними, внутри их треугольника, чувствуется такая интимность, такая близость, какой не может быть у людей. По крайней мере, живых…

Четвертая девочка сидит немного отдельно, в паре шагов от них. Она страдает. Она не в силах проникнуть в их кокон.

У противоположной стены стоит рыцарь в доспехах, с мечом в руке. Его голова запрокинута. Он не хочет смотреть на то, что происходит у его ног. Не хочет видеть, что у его ног копошится ребенок с асимметричным, дебильным лицом. Что он неуклюже ковыряется в смерзшихся кубиках льда и мычит. Что его верхняя губа и подбородок липко блестят.

Я лежу на спине на желтоватом крошеве льда, я голая, кто-то прикрыл меня полотенцем. Пахнет взопревшей псиной и падалью, откуда-то сзади. Я сажусь, прижимая к себе полотенце, и оборачиваюсь. Позади меня лежат, положив морды на лапы, два белых волка.

Оба синхронно вздрагивают. Откуда-то снизу, со стороны входа в грот, доносится мерный хруст. Все громче и громче. Как будто кто-то крупный и осторожный поднимается к нам по ледяной лестнице с большой глубины.

Волки морщат носы и глухо, не горлом, а животом, рычат. Кто-то входит. Золотые блики вспыхивают в их пепельных, как луны, волчьих глазах. Шерсть топорщится у них на загривках.

— Мяндаш… — шепчу я. — Не троньте его, это Мяндаш.

Он наклоняет голову, как будто в приветствии, — олень с золотыми рогами.

Он подходит ко мне, и нюхает мои волосы, и подталкивает, сначала бархатным носом, а потом как-то иначе. Не вбок, а внутрь. Точно так же, как когда-то делал Амиго.

Он впускает меня, словно заворачивает в теплую шкуру. Его цвет — это цвет палой золотистой