пока удавалось поддерживать и который позволял мне под шумок набивать карманы звонкой рентабельностью, можно было нарушить всего одним неловким чихом.
– Ты можешь говорить тут все, что угодно, но факт на лице! – продолжал разыгрывать вселенский катаклизм Сергей Львович. – Я тебе клянусь, Белозёров: я сделаю так, чтобы твой Расторгуев сегодня же оказался на нарах в Бутырке и больше никогда оттуда не вышел. Я его так нагну – проклянет, что на белый свет родился! На его месте я сделал бы себе харакири!
В этот момент дверь кабинета резко распахнулась, и на пороге выросла собственной запыхавшейся персоной Лайма Гаудиньш – серая, помятая, заплаканная, явно не в адекватусе, будто ее огрели на лестнице пыльным мешком; и при этом на лице у нее красовалась антибактериальная маска. Заметив меня, она струсила и звонко сглотнула слюну. Мы пересеклись смущенными взглядами – ведьма что-то скрывала в глубине своих серых, с золотыми блестками глазенок.
– Как здоровьице? – поинтересовался я у «едва не изнасилованной».
– Спасибо, сейчас сдохну! – бросила она с упреком, будто бы я был виновником ее недомогания, и извлекла из сумочки упаковку с медицинскими масками. – Наденьте, а то заразитесь!..
Выяснилось, что Миронов специально послал за «пострадавшей» машину, чтобы я из первых уст услышал историю о «подвигах» Расторгуева. Интересно, Грише икалось в этот момент? Я бы на его месте, может, и не точил бы короткий самурайский меч, но по крайней мере давно бы уже корчился в приступах икоты.
Напряженная Лайма, не выпуская из рук бумажного носового платка, рассказала в подробностях об утреннем происшествии – примерно то же, что я уже слышал от Сергея Львовича, но на полтона ниже, не сгущая настолько краски.
– Уф, ну и жуть! – выдохнул я трагически. – Честное слово, прямо зоопарк какой-то!
Я стал исподтишка задавать Лайме один вопрос за другим, уточняя детали, – и в конце концов, благодаря, казалось, несущественным штрихам, «почти изнасилование» незаметно превратилось всего-то в «наглое домогательство». Наваристая риторика уголовного кодекса сменилась на жиденькую водицу неприглядного нравственного проступка. Миронов слушал нас нехотя, не скрывая разочарования, – похоже, смертная казнь Расторгуева опять откладывалась, палачи с Петровки вновь останутся без работы. Но он по-прежнему жаждал сатисфакции:
– Как вы мне все надоели! Пустопорожнее переливаете туда-сюда! Меня все эти подробности не интересуют! И вообще, Белозёров, на кой ты мне сдался со всеми своими проблемами? От тебя и так толку никакого: товар у тебя – дрянь, сценарии тупые, денег несешь мало, сотрудники твои – дерьмо на палочке! Где твой «Терминатор» хваленый? Ты месяц назад обещал мне снять про него ролик!.. Тоже мне, партнер нашелся! Вон, видал в приемной Саймона?
Я вспомнил иностранца в дорогом костюме, который самоуверенно и в высшей степени недальновидно утверждал, отвечая на мое приветствие, что у него все отлично. Так вот он каков, этот прославленный англичанин. Миронов, Гаудиньш и Расторгуев про него мне все уши прожужжали...
Он появился на горизонте несколько лет назад, сразу скупил втридорога «тонны» эфира и принялся посредством прямой телевизионной торговли контейнерами сбывать сомнительные товары китаёзского производства. Сначала мне показалось, что он – полный лузер, очередной «смертничек», но время шло, а ролики Саймона продолжали изобретательно охмурять аудиторию телеканалов. Когда бы я ни включил телевизор, все равно на каком канале, я неизбежно натыкался на короткие зажигательные споты англичанина, снятые непонятно где, когда и кем.
Куда бы я ни приходил, в каких бы останкинских кабинетах ни общался, речь неотвратимо заходила о моем мифическом конкуренте: «Саймон обещал заплатить больше», «Саймон только что вышел», «я жду Саймона с минуты на минуту», «монтажка арендована Саймоном до конца дня»... Он стал моей вездесущей тенью, которая стремглав бежала за моим бээмвэшником, преследовала меня на лестнице, заскакивала вслед за мной в лифт, наступая на пятки, пряталась ночью за шторой... Я просыпался в холодном поту... И вот наконец я встретил его – человека, который давно уже стал для меня легендой, который сжимал в кулаке трубку к моей кислородной маске, человека, который обложил меня красными флажками и который отравлял всю мою и без того тошноцкую жизнь...
– Видал, – ответил я Миронову с натянутым безразличием. – Что-то сегодня он плохо выглядит – наверное, опять всю ночь тусил в «Паче».
– В какой «Паче»? – изумился Миронов и сверился глазами с не менее удивленной Лаймой. – Ты что, знаком с ним?
– Клуб такой ночной на Никольской, – объяснил я. – Конечно, знаком, я там квасил с ним пару раз. Он, когда пьяный, такой смешной: напьется и давай к девчонкам молоденьким приставать. Однажды по морде за это получил. Представляете, дободался до Анастасии Приходько... А вообще неплохой чувак, с пониманием – жаль только, по-нашему не парле-франсе!
Ошарашенные Сергей Львович и его пассия с минуту не могли выговорить ни слова. Лайма даже перестала шмыгать носом.
– Это его личное дело! – наконец выдавил Миронов. – Так вот, я подумываю о том, чтобы приостановить сотрудничество с тобой. Ни для кого не секрет: оно для меня убыточно, а Саймон гарантирует с того же количества рекламного времени, которое я предоставляю тебе, пятикратное увеличение доходности! Сечешь, Белозёров?
Рафаэль:
– Ваше право, Сергей Львович! Только подумайте, стоит ли перечеркивать всю нашу многолетнюю кропотливую работу, губить бизнес, который достался нам такими усилиями, такой дорогой ценой!
Миронов посмотрел на свои часы «Bovet» за двести тысяч долларов.
– Губить? Я его не собираюсь губить! Не забывай, что телемагазин «
Первое, что пришло мне в голову, – это сразу метнуть на стол переговоров свои крупнокалиберные козыри, которые я до сих пор прятал в рукаве. Сообщить этому заигравшемуся в «крестного отца» японоведу, который считает себя пуленепробиваемым, что логотип нашего телемагазина «
– Да, Вы – начальник, я – говно! Как решите, так и будет! Я смирюсь с Вашей резолюцией, какой бы она ни была. Я пришел ниоткуда и уйду в никуда! Еще древнегреческий философ Демокрит (460–360 до н. э.) сказал, что
Я давно заметил, что чем круче вранье, тем охотнее в него верят. Конечно, завтра меня наверняка разоблачат и, возможно, отправят на дыбу, но сегодня я желаю побеждать, со мной моя Вера, моя Любовь и обнюхавшийся коксятины диджей Джедай.
– Не может быть! – воскликнул Миронов и даже сорвал с лица антибактериальную маску. – Что же ты раньше мне не сказал?
– Я думал, Вы в курсе, – пожал я плечами, наслаждаясь его замешательством. – И к слову: он мне как- то говорил по пьяни, что потерял в России на телемагазинах два с половиной миллиона. Его замучили