этой громадине потому, что любит работать руками и превыше всего ставит мастерство. На самом деле причина крылась в цене раритета — сто семьдесят пять тысяч долларов! И каждую ночь, перед тем как заснуть, человек думал о том, что сделала его мать, узнав, что он спит на такой дорогой кровати.
Она рассмеялась. Откинула в изумлении голову назад и хохотала до тех пор, пока слезы не потекли по щекам.
Ноги уже не дрожали, а сердце перестало бешено колотиться. Он медленно встал и, мягко ступая, подошел к окну, за которым простиралась площадь, тихая и пустынная. Справа, у восточной стороны дома он разглядел сад и силуэты ее цветов. Человек оглянулся на спящую женщину и покачал головой. Цветы были ее, и она говорила о них как о своих детях, которых супругам так и не удалось завести. При виде розы или, скажем, колокольчика черты ее лица смягчались, в глазах появлялся блеск, а голос становился нежным и мелодичным. А как она прикасалась к лепесткам — так ласково и любовно! Когда человек проходил мимо букетов, которые супруга срезала для дома, то не мог удержаться, чтобы не потрогать цветы. Ему казалось, что он касается жены, а она отвечает на его прикосновение.
Он отвернулся от сада и тихо прошел в ванную. Посмотрел в зеркало над мраморной стойкой, на которой покоилась раковина. Для пятидесяти пяти он выглядел совсем неплохо. Просто великолепно. Привлекательная внешность не раз ему помогала. Квадратный подбородок, синие, излучающие уверенность глаза. Конечно, седины прибавилось, особенно за последние три года. Зато он не располнел, ну прибавил килограммов пять со времен учебы в колледже, не больше. Морщины, правда, заметны, особенно вокруг глаз, ну и черт с ними. Все говорят, что они делают его лицо выразительнее.
В молодости он и не представлял себе, что будет выглядеть так, как сейчас.
Он решил, что пора побриться. Достал электробритву и, как обычно, пожалел, что нельзя соскоблить щетину старомодным лезвием. Жена не разрешала. Говорила, что с лезвиями никогда не угадаешь. А вдруг он порежется? И придется проводить первую за день встречу, налепив на подбородок клочок туалетной бумаги? Иногда он размышлял, сказал бы об этом кто-нибудь или все сделали бы вид, что ничего не замечают. Вряд ли он узнает. Бритье старомодной безопасной бритвой — слишком непредсказуемый поступок для человека его положения.
Когда он побрился, как обычно недовольный результатом, то лег на холодный кафельный пол и начал делать упражнения для спины. Прижал колени к груди, обхватил их руками и стал раскачиваться взад-вперед, чувствуя, как растягиваются напряженные мышцы.
Конечно, в доме был спортзал. Она, как образцовая жена, переоборудовала под него одну из спален второго этажа, установив там самые современные тренажеры. Иногда он там занимался, например проводил минут десять на беговой дорожке или качал пресс. Но утренние упражнения на растяжку ему нравилось делать в ванной. Там было уютно и тихо.
А лучше всего было то, что он мог остаться наедине с самим собой.
Кошмарный сон начал постепенно блекнуть. Как обычно, утро принесло некоторое облегчение. А сегодня — еще и новое понимание. Потому что, в некотором смысле, с наступлением рассвета сон не закончился. Какая-то его часть осталась и манила, соблазняя. Обещая освобождение и правду.
Он страшился этой правды больше, чем самого сна. Боялся обнаружить то, что, как подозревал, наверняка было правдой. И все же он знал, что должен сделать.
На стене ванной, справа от зеркала в золоченой раме, висел телефон. Человек снял трубку, чуть помедлил, барабаня пальцами по розовой мраморной плите со встроенной двойной фарфоровой раковиной. Этот звонок был ежедневным ритуалом, и во время разговора человек всегда смеялся или сиял от давно забытой гордости. Но сегодня он не хотел набирать номер. Требовалось время обдумать то, что он скажет, и что, скорее всего, услышит в ответ. Судя по всему, сегодня не будет повода ни для радости, ни для гордости.
Все-таки он позвонил, и на другом конце провода отозвался веселый голос, который слегка дрожал от преклонного возраста говорившей и, казалось, был профильтрован сквозь семьдесят лет джина, самокруток и беспорядочных любовных связей.
— Мама, — произнес человек, стараясь говорить ровно и спокойно.
Голос пожилой женщины был полон неподдельного удовольствия.
— Черт меня подери, если это не слишком ранний час даже для тебя! Ты там совсем заработался.
— Не больше обычного.
— Поговори со мной, сынок.
— А я что делаю, мама?
— Нет, расскажи мне. Я по голосу слышу: что-то неладно. Ты бы не стал звонить так рано.
— Когда ты в последний раз заглядывала в сейф?
— Сейф? А с чего бы я…
Женщина замолчала. Человек подождал, пока она наконец не поймет, в чем дело. Мать сообразила довольно быстро.
— Милый, — сказала она. — Я не открывала его уже очень давно. Проклятый артрит, чтоб его…
— Пожалуйста, загляни в сейф.
Мать не спросила, зачем ему это нужно. Просто отошла от телефона минут на пять, оставив сына ждать на линии. Когда женщина вновь взяла трубку, то сообщила об увиденном.
И тогда он оказался лицом к лицу с правдой. Она предстала перед ним, такая неопровержимая и беспощадная, что у человека перехватило дыхание и он согнулся, словно от боли. Дар речи покинул его на время, а душа опустела.
Мать слишком хорошо знала сына и не стала тратить лишних слов. Только сказала, что любит его. Что ему не нужно так переживать. Она сделает все, что нужно.
Она попросила простить ее.
Человек повесил трубку и немного постоял, опершись на мраморную стойку, чтобы не упасть. Ему понадобилась целая минута, чтобы собраться с силами и шагнуть под душ. Обжигающие струи били его по груди, затем по спине, вокруг клубился пар, затуманивая кабинку и зеркало. На миг почудилось, что кошмар вернулся, вдруг стало нечем дышать, и тогда человек резким движением выключил воду. Прислонившись к стене душевой кабинки, он хватал ртом воздух до тех пор, пока мысли не стали проясняться.
И тогда он принял решение.
Он вышел из душа, вытерся пушистым белым полотенцем, взял сначала дезодорант, потом — одеколон. Человек думал только о том, как прост и легок придуманный план.
Его одолевало сомнение, сможет ли он это сделать.
В гардеробной для него уже приготовили одежду. Темно-синий костюм, белая рубашка, галстук в красную и синюю полоску. Тонкие черные носки до середины голени. Начищенные до зеркального блеска туфли. Рядом с одеждой лежало аккуратно напечатанное расписание на сегодняшний день. Человеку предстояло провести четыре утренние встречи, за которыми следовал ланч с финансистами с Уолл-стрит. Вряд ли тут возникнут какие-то сложности — воротилам просто нужны деньги. Такое впечатление, что сейчас всех интересуют только деньги. Всех, кроме него. Он ничего не делал ради денег.
Страх, вот что всегда им двигало.
Уже четверть седьмого. До начала рабочего дня есть еще немного времени. Но придется поторопиться.
Он позвонил шоферу и велел подогнать машину. Ему хотелось уехать без промедления.
Потом сбежал вниз по ступенькам. Неожиданно стала дорога каждая минута. Ему многое нужно было сказать. Очень многое.
Семь пятнадцать утра.
Сейчас он знал, что собирается сделать. Он избавится от кошмара. Навсегда.
Шестой по величине собор в мире.
Каждый раз, когда отец Патрик Дженнингс стоял на кафедре, он не мог поверить, что читает проповедь в шестом по величине соборе в мире.
А еще священник не мог отогнать от себя мысль: «Я этого не заслуживаю. Люди узнают мою тайну, и я все потеряю».
