расстроился, даже, показалось, всхлипнул. Парень на этом не успокоился и поспешил раздавить ногой несколько самых крупных шляпок.
— Если сейчас вы с миром уйдете, то никто не узнает, что десять минут назад вы делали в кустах, — невозмутимо сказал странный старик.
Мальчишки вытаращили глаза и густо покраснели.
— Мы ничего такого не делали!
— Впрочем, коллективная мастурбация — действо хотя и неприглядное, но присущее отрокам вашего возраста, — продолжал таинственный незнакомец, — а вот куда на прошлой неделе подевалась свинья почтенной мадам де Сегюр — это уже на-а-много монументальней. Еще никто не узнает, что ты, Филипп, подглядывал на днях в окна своей одноклассницы, ее зовут, кажется, Мишель, и тем паче никто не сможет обвинить тебя, Франсуа, в краже денег из кошелька собственного отца…
Малолетние разбойники переглянулись, бросили велосипед и попятились. Только оказавшись на безопасном расстоянии, один из них — с амулетом — немного осмелел:
— Мы еще с тобой встретимся, старый колдун! Пошли, Филипп, этот велосипед никуда от нас не денется!
Через секунду на тропинке остались старик и худой мальчик.
— Это… это фантастика! — изумился подросток. — Вы маг?
— Маг? — Старик скептически усмехнулся, с кряхтением поднял ближайший гриб и сдул с него земляную пыльцу. — Ты не поверишь, но когда-то я им был. Однако ныне я исключительно обыкновенный человек… Ты не поможешь мне?
Мальчик с готовностью положил отвоеванный велосипед на землю и принялся собирать разбросанные повсюду грибы.
— Тогда откуда вы все про них знаете?
— Очень просто. У одного из проказников на штанах кое-что подсохло. Поэтому я и догадался, какому занятию они предавались до встречи с тобой.
— Но их имена?
— Это еще легче. Они написаны у каждого на бейсболке.
— Точно! Как я сразу не сообразил?.. А про свинью и прочее? Ведь вы не из деревни?
— Нет, я из монастыря. Позволь, я тебе объясню. Отец Франсуа каждый второй день доставляет нам из города кое-какие съестные припасы. Он весьма словоохотлив и не устает хвастаться тем, что его сын похож на него, как две капли воды. Сегодня я имел возможность в этом убедиться. Так вот, он несколько раз жаловался на то, что из его кошелька пропадают деньги. Он же позавчера рассказывал, как неделю назад у его соседки, мадам де Сегюр, самым загадочным образом исчезла свинья. Нетрудно предположить, кто приложил руку к этим происшествиям. Что же касается Филиппа, то какой мальчик не мечтает подсмотреть за сверстницей, которая ему приходится по сердцу? В деревне две девочки одного с Филиппом возраста. Одну из них зовут Мишель. Говорят, что, несмотря на юный возраст, она уже весьма и весьма привлекательная девушка.
Мальчик лишь восхищенно присвистнул…
Часом позже Сильвин, а это, несомненно, был он, уже проделал опушкой леса несколько лье, пересек заболоченную речушку, воспользовавшись античным каменным мостом, поросшим травой, который возвели, кажется, древние римляне, и приблизился к средневековым стенам мужского монастыря Сент-Шатори. Главные ворота, у которых пыхтел комфортабельный автобус с туристами, он проигнорировал, зато обогнул стену с южной стороны и постучал железным обручем в рассохшуюся калитку. В решетчатое оконце кто-то заглянул, звякнул засов и дверь приоткрылась. Сильвина встретил пучеглазый монах с одутловатым лицом пьяницы, который определенно порадовался его возвращению. Заметив корзину, полную грибов, он изобразил на лице удушье от отравления:
— О боже, брат Клемент! Ты опять будешь их жарить и есть?
— Буду, причем с превеликим удовольствием. И был бы несказанно рад, если б кто-нибудь разделил со мною сию чудесную трапезу.
— Нет уж, спасибо! Я лучше налопаюсь мухоморов, чем отведаю хотя бы щепоть твоей дьявольской стряпни. Ты же знаешь, что ты единственный человек в округе, который пользует эти чертовы поганки.
— Мне же лучше. Все окрестные леса и поля в моем пол-ном-преполном распоряжении.
— Что ж, мы будем молиться за тебя, брат!
Сильвин, он же брат Клемент, поблагодарил монаха дружеским кивком, показав, что не обиделся, а, наоборот, по достоинству оценил шутки, и двинулся в сторону монастырских построек. В этот момент во двор высыпала ватага мальчишек в одинаковых штанишках и рубашечках — воспитанники монастырской начальной школы. Появился волейбольный мяч, двое озорников встали на руки и пошли наперегонки. Заметив брата Клемента, многие мальчики изъявили желание прикоснуться губами к его руке, другие тотчас остановились и выразили ему почтение смиренными взглядами и учтивыми поклонами.
Сильвин зашел на кухню, оставил там корзину с грибами и поднялся в свою келью. Это было узкое помещение с каменными сводами грубой кладки, тесной кроватью, прикроватной тумбочкой, табуретом и занавешенной нишей, используемой вместо платяного шкафа. Мутное оконце проецировало на стену пятно задиристого летнего света; если приблизиться к стеклам, можно было увидеть толщину наружных стен — не меньше полутора метров.
Брат Клемент устало опустился на кровать — та приветливо скрипнула — и не меньше получаса оставался неподвижным, лишь едва заметно раскачиваясь в такт своим мыслям. Неожиданно вздрогнув, он сполз на пол, отодрал под кроватью две половицы и извлек на свет запыленные тетради, перевязанные куском толстой бечевки…
С каждым годом воспоминания о прошлом посещали его все реже и реже. Новое бытие, сытое и размеренное, в окружении чудной природы и приветливых людей настолько завладело его сознанием, что временами ему казалось, будто ничего прочего с ним никогда и не происходило. Не было матери, шлюхи и алкоголички, Сильфона с его задыхающимся ритмом жизни и гильотинами на каждом шагу, замаскированными под святыни, не было бесконечных мытарств по казенным домам, ночлежкам и съемным углам, не было Германа, его сурового импресарио и всей той несусветной истории, которую он описал шаг за шагом в трех тетрадях.
Возможно, если б не эти засаленные листы, Сильвин окончательно убедил бы себя, что ничего и не было. Что он не обладал самым могущественным даром, который только может подарить судьба, что он не владел материально половиной мира и что сердца миллионов людей не принадлежали ему на правах абсолютной собственности.
Конечно, эти страницы многого не вместили, особенно того, чего не выразишь убогой схематикой человеческой речи, но любая строка, какую б не выдернул блуждающий глаз из нагромождения знаков, вдруг оживала живописным между-строчием, начинала дышать особенным, известным только Сильвину содержанием. Здесь витало столько недосказанного, столько закодированного, столько энергетики пережитых эмоций, что перечитывать эти тетради можно было бы безостановочно и каждый раз открывать все новые и новые смыслы.
Брат Клемент вскользь пролистал последнюю тетрадь и уткнулся в заключительный абзац. Он вспомнил, как, поставив последнюю роковую точку, вдруг затрясся всем телом и сильнейшая головная боль швырнула его на пол — лицом в битое стекло, а из носа ручьями хлынула кровь. Далее он потерял сознание и очнулся в сильных руках Бо-бо, которые, пригнув головы, несли его по земляному туннелю, слабо освещенному редкими лампочками. В душном полумраке попискивали крысы, пахло канализацией, с потолка на лицо падали капли влаги, обжигая свежие порезы. В арьергарде молчаливо, наверное, уже ничему не удивляясь, шлепал по воде Сатана…
На следующий день на заброшенном складе Сильвин обнаружил, что утратил свои чудодейственные способности. Странно, но при этом он не испытал даже элементарного сожаления, а вот острое чувство избавления от непосильной ноши доставило ему неописуемую сладость. Всё, баста! Больше не нужно сопереживать чужим страданиям, ежедневно быть свидетелем чудовищных преступлений, невольно накапливать в себе гигабайты человеческих тайн, а главное — не надо корчить из себя Господа Бога!
Потом была гибель Сатаны, которого загрызли волки, чуть позже естественная смерть братьев Бо-бо, которым от рождения предписывалась короткая жизнь и мучительная кончина. Далее долгие странствия,
