порядка, заметил на мостовой трепыхающуюся рыбешку, выпавшую из его корзины, подобрал ее, благодарно кивнул и продолжил свой путь…
Подняв белокурую головку к небу, Андэль вздохнула полной грудью чудесный воздух – сладковатый, с привкусом барбариса, и еще раз беззаботно потянулась.
За ее спиной послышался неясный шум. Андэль оглянулась. Мужчина, которому она этой ночью принадлежала, во сне перевернулся со стоном на спину. Он был стар, и его лицо напоминало распаханное поле – одни шрамы и морщины, но руки, которые он раскинул в стороны, были большими и жилистыми. Андэль знала, что они сильны, как клешни, она вспомнила его не по возрасту крепкие ночные объятия, могучие плечи, железную грудь…
Спящий старик был знатным воином. Его роскошные одежды, прочный цельнокованый нагрудник, церемониальный шлем, оружие с золотой насечкой лежали здесь же, на напольных подушках.
Седовласый военачальник посетил акелину накануне, приведя с собой целый отряд подвыпивших друзей. Он был радушно встречен, окружен целой свитой служанок и танцовщиц и препровожден на хирону, верхнюю открытую часть здания. Там благоухал цветочный сад и били прохладные фонтаны, и некоторое время он отдыхал под звуки ласковых песен черноволосых смуглянок. Притомленный неразбавленным вином, он кинул распорядительнице золотую монету и потребовал привести всех свободных от свиданий женщин. Ему без утайки были предъявлены самые дорогие девушки акелины – многие родом из далеких стран, но его выбор немало удивил: военачальник впился в персиковые губы неопытной соотечественницы шестнадцати лет. Он тут же уединился с ней, оставив остальных красавиц на попечение своих товарищей.
Андэль была люцеей, служительницей любви, всего несколько месяцев и еще не успела как следует поднатореть в науке сладострастия и всё же с легкостью перенесла ласки купившего ее авидрона, а сама была нежна и искренна и проявила удивительную старательность. К тому же старый воин не заставил ее усердствовать – накоротке атаковал, почти сразу протяжным вздохом возвестил о победе, обессилено сполз на бок и в то же мгновение уснул…
Девушка убедилась, что седовласый военачальник еще не проснулся, и вновь обратилась к окну. На этот раз ее внимание привлек гордый юноша на чалом коне. Худощавый и длинноногий, он крепко сидел в седле и держал спину прямо. На его плечах был выцветший шерстяной плащ, полы которого покрывали свислый лошадиный круп; под плащом виднелась довольно старая боевая паррада с нашитыми поверх тонкими медными пластинами. Всадник ехал с непокрытой головой – его густые ровно обрезанные волосы были чуть темнее пшеничного зерна. К седлу был приторочен грозный шлем с узкими щелями для глаз и рта.
Юноша был приятен лицом, только рваный шрам над губой несколько портил впечатление. Зато живой взгляд его был наполнен такой искрометной дерзостью, источал столько бурлящей молодости и отваги, что уродливый рубец на лице вдруг оборачивался из недостатка в достоинство, красноречиво подкрепляя внутреннюю силу глаз.
Молодой человек ехал себе, пока не поравнялся со зданием акелины.
Дом примыкал к площади, однако располагался чуть в глубине, как бы прячась. Тяжелые гранитные колонны образовывали две аркады, сходящиеся к вогнутому каменному порталу с массивными дверьми из черного дерева. Над входом были высечены знаки, обозначавшие место, а на створках дверей теснились резные изображения сластолюбивых женщин, служившие неграмотным людям указателем.
Всадник бросил равнодушный взгляд на здание акелины, на изразцовый пол у входа, на каменную голову клыкастого слона, охранявшую калитку во двор дома, и неожиданно заметил в оконном проеме второго яруса обнаженную наблюдательницу. Он незаметно натянул поводья, выпятил грудь и, приподняв голову, несколько смущенно улыбнулся. Девушка лишь неопределенно качнула головой – то ли ответила на приветствие, то ли, наоборот, пренебрегла им, а вскоре, заметив, что юноша украдкой разглядывает ее, поджала губы и отступила в глубь жилища. Молодой человек разочарованно попридержал лошадь, даже невольно привстал на стременах, пытаясь заглянуть в пустой проем, но, убедившись, что спугнул обнаженную красавицу, нехотя двинулся дальше.
Андэль никогда не стеснялась своего нагого тела: она знала, насколько привлекательны ее плечи, маленькая крепкая грудь и тонкая шея, но могла ли она позволить какому-то проезжему юнцу бесцеремонно себя разглядывать? Спрятавшись, она продолжала наблюдать за всадником и в конце концов решила, что, очевидно, он новобранец и направляется в военные лагеря. Тут только она вспомнила об идущей войне, и ей на мгновение взгрустнулось.
Наконец солнце встало. Гигантское раскаленное ядро в фиолетовом ореоле заполнило собой большую часть неба. Звезды погасли, чтобы следующей ночью вернуться на небосвод. И только Хомея, вечный спутник Шераса, белым дымчатым шариком с двумя красными прожилками замерла над городом. Хомея – богиня многих племен и народов, богиня Тьмы и Света, которая никогда не спит.
Великая Грономфа, столица Авидронии, проснулась, скинула с себя душное одеяло розового тумана, и перед лицом Всевышнего предстал чудесный город, простирающийся от Анконы до лысых Сиреневых холмов. Его дворцы и здания сияли золотом и серебром, форумы и храмы – паладиумом и бронзой, город утопал в зелени просторных парков и причудливых садов на крышах домов.
Грономфа вдоль и поперек была изрезана частой паутиной водных каналов, которые, пересекаясь друг с другом, образовывали живописные водоемы. Хотя каждое утро тысячи лодок спешили покинуть свои пристани, обычно в каналах было просторно. Торговцы торопились доставить товары на рынки, перевозчики – мальчиков в ходессы, а мужей к месту служения; гребцы на богатых лодках никому не уступали дорогу, стараясь угодить тщеславию своих именитых хозяев, отправившихся спозаранку по неотложным делам. Но сегодня водные каналы были забиты до отказа. В некоторых местах сгрудились сотни лодок, застопорив движение. Борта стучали друг о друга, трещали весла, ломаясь о выложенные камнем берега. Многие, бросив лодочнику монету, сходили на берег, чтобы воспользоваться общественным экипажем, нанять конные носилки или продолжить путь пешком. Виной тому стали события, развернувшиеся на площади Радэя.
Эта площадь находилась в самом центре города, примыкая к Дворцовому Комплексу Инфекта – резиденции авидронских правителей, и представляла собой продолговатое плато, выложенное тектолитом – очень ценным и необычайно прочным камнем. Она была так велика, что на ней мог разместиться небольшой город. Все постройки, которые здесь располагались: казнильное место, солнечные часы, многочисленные изваяния, шатры торговцев, художественные мастерские, ювелирные лавки, – были временными и иногда частично или полностью сносились, когда требовалось провести военный смотр, церемониальное шествие или всеобщее празднество. И только Дерево Жизни всегда оставалось неотъемлемой частью площади.
Сегодня площадь Радэя была переполнена людьми. Лавочники, видя такое стечение народа, стали с удвоенной силой расхваливать оружие, драгоценности, вино и ткани, а владельцы открытых едален принялись громко зазывать посетителей, нарочно раздувая очаги, чтоб распространить кругом запахи съестного. Однако товары и жаренья сегодня не привлекали публику: спросом пользовались лишь услуги шнырявших повсюду юрких мальчишек с большими кувшинами за плечами – это были разносчики воды и продавцы горячих настоев. Многотысячные толпы внимали речам состязающихся в красноречии ораторов, которые без остановки сменяли друг друга. Тут и там с ораторских трибун раздавались гневные возгласы, и горожане шумно поддерживали выступающих.
Гулкое гудение людской толпы слышалось за несколько кварталов. На площадь с разных сторон вливались плотные колонны горожан и тут же присоединялись к слушателям. Местами началась давка, и гиозам, которых здесь было несколько сот человек, с трудом удавалось поддерживать порядок; уже несколько раз они пускали в дело свои граненые дубинки, наказывая за непослушание особенно строптивых. Увидев это, некоторые лавочники предпочли свернуть торговлю.
На другой стороне площади Радэя собирались группы новобранцев. Хмурые воины, присланные из учебных лагерей, строили юношей в ровные шеренги, сверяли списки, заставляли раздеваться до набедренников, и лекари тщательно осматривали их мускулистые загорелые тела. Не успевали собранные отряды покинуть площадь, как на их месте вырастали новые.
Но ни команды военачальников, ни выкрики десятков ораторов, ни возбужденный ропот толпы не могли заглушить энергичную речь человека в одеяниях тхелоса, выступающего недалеко от Церемониальных ворот Дворцового Комплекса. Взобравшись на высокую трибуну, он легко перекрывал все звуки своим
