неискренность.
— Что такое? — спросил он. — Что тебя еще смущает?
Я отхлебнул кофе и только после этого заговорил:
— Знаешь, у меня в школе был учитель русского языка и литературы — Исай Иосифович Кацман, пухом ему земля… Преподаватель был, скажу тебе — божьей милостью… Так вот, он всегда нас наставлял: никогда не старайся казаться большим дураком, чем ты есть на самом деле! Сейчас это к тебе относится в полной мере.
Он опять взял в руку стакашек, приложился к нему. Крупно отпил. Глаза глядели на меня с прищуром, словно он уже глядел на меня сквозь прорезь прицела.
— Это почему же?
— Что почему? Ты не согласен, что не следует изображать из себя дурака?
Кажется, я даже услышал, как скрипнули его зубы.
— Я тебя еще раз спрашиваю: что тебе не нравится в моем предложении? — сквозь зубы процедил он.
В самом деле, хватит уж…
— Ладно, не будем пикироваться, — сбавил я голос. — Ни в какую гостиницу я не пойду. Как не пойду ни на квартиру, не сяду ни в одну машину и не соглашусь ни на один пустырь. Только на людях. А потому мы сделаем так. Послезавтра ровно в полдень мы с тобой встречаемся на Петровке, напротив дома номер 38.
Мой собеседник едва не поперхнулся, услышав адрес.
— Почему именно там?
— Потому что, я думаю, что это для меня будет самое безопасное место… Я буду стоять на противоположной стороне улицы, напротив ГУВД, ты подъезжаешь на машине, чуть притормаживаешь, отдаешь мне конверт с паспортом — и мы друг с другом больше незнакомы. Устраивает?
Он думал недолго.
Потом кивнул:
— Ладно, принято. Только не в полдень. А, скажем, часиков в семнадцать. Семнадцать. Будет светло. Народу вокруг полно. Движение машин напряженное…
— Договорились, в семнадцать.
Пегий одним глотком допил содержимое своего стаканчика.
Взглянув на меня, понимающе усмехнулся:
— Ну что, как я понимаю, ты предпочтешь, чтобы мы уехали первыми, а ты попозже?
Тоже усмехнувшись, я развел руками:
— Ты удивительно догадлив.
Он кивнул, поставил стаканчик на столик. Опершись на подлокотник ладонями, кряхтя поднялся.
Выждав, пока он завершит этот процесс, я его остановил:
— Кстати, тебе не кажется, что ты должен подкинуть мне немного деньжат?
Он удивленно вскинул брови:
— Это за что же?
В эту фразу я вложил не деланно-наигранное, а вполне искреннее чувство:
— Ну ты сам рассуди: жить-то мне за что-то нужно. Был бы паспорт, можно было бы чем-то заняться, подработать. А так… Ты же сам просрочил изготовление документов, так что подкинь что-нибудь в качестве компенсации…
И он ответил тоже искренне, хотя теперь уже и без осуждения:
— А ты и в самом деле нахал…
Потом он повернулся к двери и крикнул:
— Марек!
Дверь мгновенно раскрылась и на пороге появился хозяин квартиры.
— Я слушаю.
Его лицо выражало высшую степень готовности немедленно выполнить любое распоряжение.
— Выдашь Беспросветному… Ну, скажем, долларов двести. Да, двести… — Потом взглянул на меня. — Ну что, теперь у тебя все?
— Все.
— Тогда до послезавтра.
Не прощаясь, Пегий направился к двери. Громко клацнула защелка замка. Я подошел к окну и проследил, чтобы все трое вышли и расселись в поджидавшей их автомашине. Отошел только когда автомобиль исчез за углом.
Конечно, нельзя было исключить, что мордовороты выйдут где-нибудь за углом и вернутся, чтобы встретить меня в подъезде. Однако думать об этом мне не хотелось. Хотелось верить в искренность Пегого.
Можно было уходить и самому. На пороге комнаты уже стоял Марек, сжимая в руке две зеленые купюры.
— Слышь, Беспросветный, — просительно глядел он на меня. — Помоги, а?
Наверное, сейчас попросит одолжить ему денег, — подумал я. Хрен тебе по всей морде, не дам!
— Давай я тебе налью на посошок, — просительно заглядывая в глаза, проскулил он.
Меня трудно чем-то ошарашить. Но тут…
— Ну, наливай… — нерешительно ответил я, не понимая суть просьбы.
Марек обрадовано сунул мне в руку купюры, а сам торопливо, словно опасаясь, как бы я не передумал, засеменил в заднюю комнату квартиры. Оттуда он выскочил уже совершенно другим человеком — он лучился едва ли не счастьем. В руке он нежно нес бутылку какого-то напитка.
Между тем на столе коньяк, который мы так и не допили, еще оставался. А Марек уже торопливо сворачивал пробку с новой посудины. И тут же до краев наполнил два стаканчика. Потащил их ко мне. Подставил оба, на выбор, словно демонстрируя, что ничего там ядовитого нет, что пить будем вместе, чтобы я ничего не боялся.
Ничего не понимаю. Мы чокнулись и он торопливо, сморщившись, заглотил содержимое своего стаканчика. Громко отрыгнул и расплылся в довольной улыбке.
Я чуть пригубил напиток. Было слишком сладко. Не люблю такое пойло. Отдал стаканчик Мареку. Тот больше на настаивал на посошке.
И тут до меня наконец дошло, в чем дело! У Марека хранился «представительский» фонд спиртного. Сам, для своих потребностей открывать он не имел права ни одной бутылки. Потому он сейчас и напросился на мой «посошок». Теперь в его распоряжении остается две недопитые бутылки.
О люди!..
Делать мне было, по большому счету, совершенно нечего.
Причем на это чрезвычайно увлекательное занятие требовалось угробить почти двое суток. И в то же время предстояло слоняться так, чтобы нигде случайно не нарваться на проверку документов. Что ни говори, а тоскливое это мероприятие — в собственной стране шарахаться от каждого человека в погонах. Причем, нельзя сбрасывать со счетов пресловутый «закон подлости»: вполне допускаю, что можно годами не подвергнуться ни одной проверке документов, но если они у тебя не в порядке, скорее всего, кто-нибудь обязательно именно на тебе захочет отрепетировать свою бдительность.
Первым делом не мешало бы разменять хоть одну пятидесятидолларовую купюру, полученную от Марека, на наши деньги. В официальный «обменник» дорожка закрыта — там обязательно потребуют паспорт. Ходить от одного коммерческого ларька к другому, предлагая «зелень» торговцам, даже себе в убыток, тоже не дело, хотя бы уже потому, что у любого нормального человека возникнет вопрос, а с чего бы это человек пытается незаконно обменять то, что можно сделать официально. Правильнее всего казалось обратиться к кому-то из наших южных братьев, которых сейчас в Москве повсюду полно, но и тут брала опаска: а ну как тот, к кому я обращусь, увидев «капусту» и поняв, что я предпочитаю не встречаться со стражами порядка, подзовет крепких ребятишек того цвета кожи… Нет, лучше не рисковать.
Одно слово — беспачпортный, бомж. Мазохистски размышляя над своей незавидной долей, я
