когда я выйду отсюда — с меня магарыч.
Слово «магарыч» слишком по-русски своеобразно, чтобы попытаться его перевести на сербский. Однако часовой понял его и так.
— Давай, — решился он. — Передам с кем-нибудь. Только быстро!
Естественно!
— Дай ручку и бумагу.
— Ипичку матери, — выругался часовой.
И торопливо полез в карман френча. Мелькнула шальная мысль: сейчас скрутить его — и ходу!
Справлюсь без труда… И куда побежишь? — одернул я себя. Бежать-то тебе просто некуда! Это ж надо: такая большая Земля. И нет на ней ни единого уголочка, где я смог бы укрыться! Одно слово: человек без паспорта…
— Держи! — часовой протянул мне свой блокнот и шариковую ручку.
— Спасибо.
— Давай-давай, быстрее!
Быстрее… А что написать-то? Могут ведь, даже не могут, а обязательно прочитают ее посторонние. В том числе и Славко, который, вполне возможно, никуда не уехал, а просто не желает со мной встречаться, выдерживает в изоляции, дает время и возможность одуматься. А то и некий безвестный мне местный «особист», который занимается моим «делом».
«Ромка, прошу тебя, береги ее. Константин.» Поймет ли он, что я имею в виду? Вернее, кого? Должен понять. Сюда бы еще про опасность, которая угрожает Мириам, добавить, да только тогда записка точно не попадет по назначению… И я подчеркнул слово «береги» и поставил после него жирный восклицательный знак.
— Давай быстрее! — торопил от двери серб.
Да, он прав, тянуть нельзя. Я быстро и неровно выдрал из блокнота листок, сложил его пополам. Надписал: «Русск. добров. отр. Есаулу Вой. Донск. Роману».
— Вот, — протянул я записку часовому. — Передай кому-нибудь из наших, пожалуйста. И, если сможешь, как можно быстрее.
— Как получится…
Читать он не стал. При мне, во всяком случае. Забрал свои канцелярские принадлежности, рассовал все по карманам и только после этого захлопнул дверь.
Передаст или нет? С кем и как? И когда? Надо бы побыстрее. Я прошелся по комнате несколько раз. Чем больше я размышлял над ситуацией, тем больше волновался, тем больше меня изнутри колотила нервная дрожь.
Не знаю, сколько так прошло времени. Быть может только несколько минут. Но только я опять постучал дверь. Теперь уже мне открыли не сразу. Часовой был тот же, смотрел так же спокойно, без раздражения, свойственного часовым, которым приходится охранять беспокойных арестантов.
— Чего тебе еще?
— Ты уже отправил записку?
Он заметно насторожился:
— А что?
— Так отправил или нет?
— Отправил. А ты что-то еще хотел дописать?
Фу, у меня даже от сердца отлегло.
— Да нет, просто так поинтересовался… А с кем ты отправил?
— С ребятами, которые обед повезли.
В самом деле, так просто! Нам ведь горячую пищу отсюда, с кухни, привозят!
…К слову, в этом отношении у сербов, в отличие от, скажем, нас, картина довольно любопытная. У них тыловые подразделения составляют едва ли не половину армии. Правда, обмундирования или другой амуниции от этого не добавляется. А может они просто на нас, на пришлых добровольцах, экономят?..
— Спасибо.
Я сразу успокоился. В конце концов, я сделал все, что от меня зависело. Днем с Мириам, за которой будет присматривать Ромка, ничего не должно случиться. К вечеру появится Радомир, а уж он-то что-нибудь придумает, чтобы ее обезопасить.
Делать мне больше было нечего. Я вылил в стаканчик остатки ракии, махом опрокинул ее в рот. Потом растянулся на топчане. И тотчас же уснул.
И снова разбудил меня скрежет ключа в замке. Этот звук наложился на какие-то тревожные видения, навалившиеся на меня во сне. Я встрепенулся, рука привычно дернулась к кинжалу. Однако, тут же сообразив, где именно я нахожусь, опять откинулся на подушку. Только настороженно уставился в сторону входа. Кто это ко мне вдруг заявился? И по какому поводу? Просто ужин принесли? Или кого-то из наших ко мне все-таки впустили? Или Славко решил снизойти? Или увозить меня куда-то собрались?..
Не оправдалось ни одно из этих предположений. В камеру вошел именно тот, кого видеть было бы логичнее всего, кого мне хотелось увидеть, и о котором я почему-то не подумал — Радомир.
— Спишь, лежебок?
Он весело скалился, зубы ярко белели на его смуглом лице.
— Чего сияешь, как медный котелок?
Серб не ответил, грохнул за спиной дверью, прошел ко мне. Плюхнулся на стул, на котором сидел утром и тем же жестом достал из кармана и бухнул на столик бутылку ракии.
Я не выдержал, насмешливо хмыкнул:
— Так это ж не «губа», а прям санаторий!
Радомир удивился. Но даже удивление у него получилось какое-то веселое.
— Какая губа? Причем тут губа?.. Ты говорил, что у вас есть такая поговорка: «губа не дура». Ну а причем тут санаторий?
Мне сейчас было не до лингвистических экскурсов. Поэтому я ответил коротко:
— «Губа» — это гауптвахта, помещение, где содержат арестованных за мелкие провинности солдат… Так с чем ты ко мне пожаловал?
Губы Радомира опять растянулись в довольной ухмылке. Он легко и звонко щелкнул ногтем по горлышку бутылки.
— Как видишь, с ракией!
В моем нынешнем состоянии любой пустяк мог бы вызвать раздражение.
— Радо, не испытывай моего терпения, — сдержанно попросил я. — Мне сейчас не до шуток… Ты знаешь, что я вдруг понял, когда тебя не было?
— Ну и что?
Начав объяснять свои опасения, я вдруг почувствовал, насколько они выглядят со стороны наивно и неубедительно. Попробуй словами выразить свои ничем, по большому счету, не подтвержденные, едва ли не интуитивные опасения.
Тогда я попросту оборвал сам себя и сказал ему самое главное:
— Понимаешь, друже, я боюсь, не сделали бы наши или ваши что плохое Мириам.
Серб улыбку чуть пригасил, удивленно и естественно округлил глаза.
— А с чего это тебе вдруг такое в голову взбрело? И что с ней могут сделать?
Не пересказывать же ему всю цепочку моих рассуждений! Поэтому я ограничился лишь туманной сентенцией:
— Просто я тут долго размышлял. И мне кажется это вполне вероятным.
Радомир пожал плечами.
— Не знаю. Не думаю… А впрочем… Ладно, я схожу к вам, посмотрю, что там и как, — твердо сказал он. — Да и с нашими поговорю… Хотя я думаю, что твои страхи напрасны. Давай лучше поговорим о тебе.
Похоже, мои опасения он не воспринял всерьез. Может, я и в самом деле дую на молоко? Или на воду — не помню, на что положено дуть по пословице…
