Я спрыгнул на песок. Песок тут — мечта. Неслучайно побережье Югославии в свое время славилось своими пляжами и курортами. Да и теперь тоже, хотя из-за всех этих событий людей сюда приезжает отдыхать куда меньше.
Мои ноги утонули в белом крошеве. Только теперь я обратил внимание, что одет не в ставшую уже привычной для меня военную форму югославской армии, а в собственный гражданский джинсовый костюм, в котором приехал сюда и который до сих пор лежал у меня в вещах в казарме. Значит, они и вещи мои забрали…
Полицейские стояли в сторонке и с нескрываемым любопытством наблюдали за происходящим. Кроме того, за нами, не отрываясь, наблюдал глазок объектива кинокамеры — мой отъезд запечатлевался для истории.
Наверное, понял я, эту кассету покажут нашим ребятам, чтобы они убедились, что со мной ничего страшного не произошло и меня просто отпустили.
Мы вдвоем направились к молу. Ступили на узкую бетонную иглу, вонзающуюся в Адриатическое море.
— Слушай меня теперь внимательно, Просвет.
Уж об этом он мог бы не напоминать — и без того о более внимательном слушателе он мог бы только мечтать.
— Дело в том, Просвет, что я — офицер контрразведки. В свое время учился и какое-то время жил в Советском Союзе, — начал он.
А я-то думал, откуда это у Славко мог оказаться солдат, который так легко и свободно говорит по- русски. Теперь понятно… Но это ж выходит, что ради меня была проведена такая сложная операция! Это, конечно, льстит самолюбию. Льстит, но и настораживает. Потому что неведома конечная цель задуманного.
Мы неторопливо шли по молу прямо в открытое море. Все остальные остались на берегу. Справа о бетон бились волны, на головой визгливо перекликались птицы с заломленными крыльями. Насколько я понимаю, при таком шуме вести запись разговора едва ли возможно.
— Когда нам стало известно, что у русских проживает мусульманка… Короче говоря, — перебил он сам себя, — нужно было убедиться в том, случайно ли это произошло или же ты стал жертвой какой-то ловкой провокации со стороны противника…
— Ага, был бы их шпионом, выведывал ваши секреты и жил бы при этом с их резидентом на виду у всех, — не сдержавшись, фыркнул я.
— Как бы то ни было, Просвет, выбор сделал ты сам. Ни уезжать добровольно, ни расстаться с ней ты не захотел, — сдержанно напомнил сопровождающий. — Поэтому нам пришлось принять соответствующие меры. На войне каждая сторона старается максимально обезопасить себя от возможных неожиданностей.
— Да поймите вы… — начал горячиться я.
Однако он не дал мне закончить.
— Решение принято, Просвет, я с ним согласен. Если бы даже ты меня сейчас сумел в чем-то убедить, даже если бы я изменил свое мнение, изменить ничего ни я, ни ты, ни кто бы то ни было, уже не в силах. Так что тебе придется подчиниться.
Несмотря на то, что я хорохорился, это понимал прекрасно. Потому спросил уже без напора:
— Подчиниться чему?
Контрразведчик слегка попенял:
— Так я же пытаюсь тебе объяснить, а ты все время перебиваешь, не даешь слова сказать… Решение принято такое. После того, как ты уличен в контактах с противной стороной, оставаться здесь тебе нельзя. Даже если бы ты попросил предоставить тебе дозволу на проживание в республике, ты бы ее не получил — все по той же причине. Какие еще могут быть варианты? Возвращаться в Россию — у тебя нет документов. Просто передавать тебя в российское посольство в Белграде было бы с нашей стороны некрасиво — ты для нас много хорошего сделал.
Интересно, а нашел бы я выход, сложись судьба так, чтобы это мне нужно было бы решить чужую судьбу в аналогичной ситуации?
— И каков же выход?
Серб сделал несколько шагов молча, пока ответил.
— Выход? Выход, Просвет, у нас будет вот какой. Когда мы дойдем до конца мола, там будет привязана лодка. Даже не лодка — катер. Я тебя сажаю в катер, завожу мотор и ты уплываешь в открытое море. Все, на этом твоя служба у нас и наши перед тобой обязательства заканчиваются. Здесь очень оживленное судоходство, так что ты легко попадешь на какой-нибудь корабль и сможешь рассказать о себе любую легенду, которую только придумаешь, выдать себя за гражданина любого государства, какое только тебе взбредет в голову.
Я был просто ошарашен открывшейся перспективой.
— Погоди! — заговорил я совсем не о том, о чем должен был бы говорить в те немногие мгновения, которые мне осталось провести на югославской земле. — Но ведь если я скажу, что подданный, скажем, государства Бенин, меня в ближайшем порту доставят в посольство или консульство этой страны и тут же вскроется мое вранье.
Потревоженные моим громким голосом, чайки завопили еще отчаяннее.
— Может быть и так. Но только ты учти, что это не мы виноваты, что у тебя произошли какие-то неприятности у тебя на родине, что здесь ты запутался в сомнительных связях… Это все, что мы можем для тебя сделать, памятуя о твоих заслугах перед Сербской Краиной и перед сербским народом и не желая тебе неприятностей, — пожал плечами сопровождающий. — Во всяком случае, именно такой вариант дает тебе реальный шанс выбрать себе страну для проживания. И как ты будешь врать, как сможешь устроиться, будет зависеть только от тебя… Например, ты можешь выдать себя за беженца из Албании — оттуда, случается, пытаются бежать в Италию. Ты можешь выдать себя за жителя Ливии, а там, может быть, попросту закроют глаза на твое неизвестное прошлое. Ты сможешь изобразить потерю памяти и тогда… Короче говоря, я не знаю, теперь думай сам.
Мы уже стояли возле катера. Катер был большой, красивый, он бестолково бился на волне, привязанный к кольцу коротеньким канатом.
— Хорошо, — сказал я, — допустим, все произойдет так, как вы сказали. Ну а если я выдам себя за русского добровольца, которого выперли из Сербской Краины по ложному обвинению или по недоразумению?
Контрразведчик кивнул:
— Ты и в самом деле можешь это сделать. Только имей в виду: в этом случае тебя, как находящегося здесь незаконно, отдадут не нам, а в русское посольство, от которого мы сейчас пытаемся тебя спасти.
Что ж, логично.
— Хорошо. А если я поверну катер не в открытое море, а к берегу?
— Тебя встретят вон те бравые парни, которые препроводят тебя в полицию — а дальше смотри пункт первый… Пойми, Просвет, у тебя нет иного выхода, как только покориться обстоятельствам, которые мы для тебя сформировали.
Да, и в самом деле, похоже, у них все продумано заранее. Ладно, посмотрим.
Теперь — главное.
— Что будет с Мириам?
Мне показалось или же контрразведчик действительно чуть вильнул глазами.
— Мы ее выдворим на мусульманскую территорию… Тебе пора, Просвет.
Он был прав, этот все продумавший человек. Он был кругом прав. Но только и мы тоже не лыком шиты.
— Но только учти, — я впервые назвал его на «ты». — Я куда-нибудь, да выберусь из тех передряг, в которые вляпался — черная полоса жизни не может длиться бесконечно. Может быть, меня опять посадят… Однако как только у меня появится возможность, я сюда к вам обязательно вернусь и найду Мириам. Я очень не хотел бы узнать, что с ней что-то случилось.
Тут у него прорвалось то, о чем он, очевидно, уже давно думал, но старался не показывать.
