городов тому, кто счастливо прожил пятьдесят пять лет своей жизни, не переезжая дальше двух миль от того места,где родился.
— Она работает юрисконсультом в одной из самых крупных юридических фирм Атланты, — сказал Уилл. — Ей, вероятно, нравится ходить в театры, музеи, на вечеринки, ну, сами знаете, все такое.
Отец неодобрительно хмыкнул.
— В Мэдисоне тоже есть музей. И когда откроется этот комплекс — ну, тот, на автобане, что собираются построить к осени, — у нас будет целых шесть театров.
— Думаю, Уилл хочет сказать, что ей нравится настоящий, живой театр, — мягко уточнила я. — Как бы то ни было, похоже, эта женщина убежденная горожанка.
Уилл лишь кивнул. Никакой дополнительной информации он давать не стал.
— Вы, кажется, что-то недоговариваете, — сказала я. — И позвольте мне вас предупредить: с меня довольно лжи, обмана и двойной игры…
— Она любит старые дома, — выпалил Уилл. — Она сходит с ума по всему старинному. И я подумал… Малберри-Хилл ведь построен в 1858 году.
— Вы подумали, что, если приведете его в порядок, она приедет сюда жить? Вам не кажется, что это звучит довольно странно?
Махони глотнул кофе.
— Действительно, все это несколько необычно.
— Это не просто необычно, а чертовски глупо. Ничего глупее я в жизни не слышал, — сказал папа. — Вы не можете заставить женщину выйти замуж за вас после того, как обустроите дом, мой мальчик. — Отец доел пудинг, выскреб дно тарелки ложкой, отодвинул стул и встал. — Если вы закончили, можете заняться посудой, а мне надо сделать несколько звонков.
Я попыталась бросить на отца предупреждающий взгляд, но было слишком поздно. Он положил свою тарелку и кофейную чашку в раковину и оставил меня наедине с Уиллом Махони.
Уилл собрал остальную посуду и понес ее на кухонную стойку.
— Оставьте все там, — сказала я. — Я загружу посудомоечную машину позже. После того, как вы уйдете, — с нажимом на последней фразе сказала я.
— Я не уйду, пока вы не согласитесь принять ту работу, что я вам предлагаю, — сказал Уилл, склоняясь над раковиной. — Вы могли бы, кстати, позволить мне остаться и помочь вам.
— Что я должна сделать, чтобы от вас избавиться? — спросила я. — Яснее не скажешь. Мы заняты. Я не могу взять эту работу. Это невозможно. Даже если бы мы не были заняты, никто не может сделать то, что вы хотите, за шесть месяцев.
— Во-первых, вы не так уж заняты. Ваш подонок экс-жених и его семейка уже об этом позаботились. Во-вторых, вы еще не видели дом. — Уилл вытянул шею и выглянул в патио. — Солнце не зайдет еще час. Давайте, Кили. Просто проедетесь туда со мной. Дом замечательный. Вы знаете, что раньше в нем был госпиталь для солдат Федерации, раненных во время осады Атланты?
— Каждый ребенок в Мэдисоне это знает, — сказала я.
— Все дверные ручки имеют серебряное покрытие, сделанное вручную, — сказал Махони. — Мы нашли их в куче хлама на чердаке.
— А почему они там оказались? — спросила я, вопреки собственной решимости никаких разговоров о доме не поддерживать.
— Для сохранности, я думаю, — сказал Уилл. — Люди годами могли заходить в этот дом: дети, бездомные. Мы нашли матрас и спальный мешок в одной из комнат, выходящих на задний двор, как и очевидные свидетельства того, что кто-то разжигал костры в каминах.
— Удивительно, как это дом не сгорел дотла, — сказала я.
— Последние владельцы договорились с шерифом, который наведывался туда достаточно часто, — сказал Уилл. — Он прогонял непрошеных гостей и уведомлял хозяев о том, что происходит с их собственностью. — Махони улыбнулся. — Мы обнаружили, что оригинальная каминная полка гостиной находится в подвале, под старыми мешками. Но о том, что я нашел в старой коптильне, вам ни за что не догадаться.
— Свиной окорок?
— Хрустальную люстру, — язвительно сказал Махони. — Я отвез ее в Атланту, чтобы там ее почистили и отремонтировали. Реставратор говорит, что это может быть «Уотерфорд».
— Вполне возможно, — согласилась я. — Кардуэллы, первые владельцы дома, были довольно состоятельными торговцами хлопком.
— Очень состоятельными, — сказал Уилл. — Я навел справки в историческом обществе. Там мне показали несколько фотографий, сделанных сразу после Первой мировой. На них гостиная и столовая. Довольно роскошно для такого местечка, как Мэдисон.
— Фотографии? — спросила я. — Неужели сохранились снимки комнат?
— На них можно разглядеть цветочный узор на обоях, — сказал Уилл, чувствуя, что поймал меня на крючок. — У меня есть копии. Там, в доме. Я мог бы вам их показать.
— Мне неинтересно, — сказала я, отворачиваясь.
— И это, несмотря на то, что вы сами сказали, что устали от вранья? — сказал Махони.
— Я устала…
— Давайте же, решайтесь, — сказал Уилл. — Просто посмотрите на дом. Никаких обязательств. Только позвольте мне вам их показать. Вы увидите — это что-то. Ранний вечер, солнце заглядывает в холл, и все в нем приобретает золотистое свечение. И я сохранил все куски старых обоев. Я подумал, что вы — или кто-то другой — можете захотеть скопировать их, когда будете оформлять гостиную или столовую.
— Это просто экскурсия, — предупредила я. — Никаких обязательств. — Я вышла в холл и крикнула отцу наверх: — Пап, мы поедем посмотреть Малберри-Хилл. Просто посмотрим и все.
— Это не свидание, — в том же направлении крикнул Уилл. — Так что не волнуйтесь.
Папа спустился вниз на три ступеньки и смерил Уилла взглядом:
— О чем мне надо беспокоиться, сынок?
— Ни о чем, — ответил Уилл, краснея. — Я просто не хочу, чтобы вы думали, что я приударяю за вашей дочерью или что-то в этом роде.
— Уилл Махони, — сказал отец, покачав головой. — В такой чудный летний вечер? Если ты не хочешь приударить за симпатичной девушкой, каковой является моя дочь, то ты даже глупее, чем кажешься.
— Папа!
— Я просто высказал свою мысль и все, — сказал отец.
Уилл опустил верх своего желтого «кадиллака». Мне пришлось убрать кучу папок и отодвинуть ногой здоровый фонарь, прежде чем я смогла устроиться на переднем сиденье, и тогда мы тронулись с места.
— Извините моего отца, — сказала я, поглаживая кожаные чехлы. — Он, похоже, считает меня чем-то вроде двухдверной устаревшей модели «вольво», который надо как можно быстрее сбыть с рук. Он всю жизнь занимается сбытом и привык говорить все, что ему в голову взбредет.
— Это нормально, — сказал Уилл, — и мне это нравится.
— Но вам не пришлось жить с этим всю жизнь, — заметила я. — Вы действительно понравились отцу.
— Я думаю, что ему в основном понравилась моя машина, — сказал Уилл, похлопав по приборной доске.
— Да, вероятность этого существует. У моих дедушки с бабушкой был «кадиллак», поэтому отец испытывает к этим машинам определенную слабость. Особенно к старым моделям. И он не доверяет никому, кто водит иностранные машины.
— Я заметил, что вы водите «вольво».
— Она досталась отцу по дешевке, — сказала я. — Никто в городе не захотел ее приобрести, поэтому я его выручила.
— Как насчет Эй-Джи и этого его «БМВ»? — спросил Уилл, улыбаясь.
— Мы никогда это не обсуждали, — сказала я простодушно. — А какую машину водит ваша девушка?
