Андреем Александровичем Гончаровым ушла из этих стен какая-то мощная, природная, неподвластная сухому анализу энергия; угас неукротимый театральный темперамент.
На экране сменялись кадры – вот совсем юная, смешная и пухлощекая девочка сдает экзамен в Щукинском училище, серьезно, увлеченно рассказывая что-то из русской литературы XIX века, а вот уже первые роли на сцене Театра им. Вл. Маяковского, фрагменты фильмов, спектаклей, интервью...
На пустой сцене, в том особом «черном кабинете», который всегда вызывает удивительное волнение, не было ничего, кроме большой фотографии Натальи Гундаревой. Она смотрела на нас, а переполненный зрительный зал не в силах был оторваться от этого лица – лица Женщины, Мадонны, Актрисы, которая за свою короткую жизнь каждому, буквально каждому из нас сумела что-то очень важное поведать, что-то необходимое подарить – в личном общении или через своих таких разных персонажей.
И звучала прекрасная музыка – оркестр Светланы Безродной, оркестр под управлением Владимира Спивакова словно вдогонку, с опозданием, дарили ей свою любовь, свое признание, скорбя о том, что ее больше нет. Светлана Безродная положила к фотографии огромный букет роз, и от этих полураскрывшихся крупных бутонов на весь зал распространялся тонкий аромат – пленительный и магический аромат Жизни, побеждающей Смерть, торжествующей свою порой такую горькую, но такую естественную, небесами определенную победу...
На вечере памяти в театральном киоске продавалась книга «Наталья Гундарева глазами друзей» – собранные критиком Борисом Михайловичем Поюровским воспоминания тех, кто долгие годы работал с актрисой в театре и кино, и множество архивных фотографий. В книгу вошли также статья самой Натальи Гундаревой об Андрее Александровиче Гончарове, написанная ею уже во время тяжелой болезни, значительная часть монографии «Актриса», принадлежащей перу Виктора Дубровского – многолетнего завлита, преданного служителя театра, который не так давно ушел из жизни, успев издать Энциклопедию Театра им. Вл. Маяковского, фундаментального и очень ценного труда. Здесь же опубликовано и одно из последних интервью Н. Гундаревой...
Разумеется, в основном воспоминания коллег и друзей Натальи Гундаревой продиктованы болью – еще слишком острой, слишком дающей о себе знать, но в некоторых из них ощущаются попытки осмысления того, чем же в реальности была Наталья Гундарева для нашего театрального и киноискусства? Что было в ней такого необыкновенного, что заставляло миллионы людей (здесь нет никакого преувеличения!) безоговорочно верить, проникаться сочувствием даже к самым несимпатичным из ее героинь, стараться их понять и – хоть в чем-то, но непременно оправдать?
«Человек есть тайна...» – сказал Ф. М. Достоевский, писатель, которого в последний год своей жизни Наталья Гундарева часто перечитывала (Сергей Арцибашев, приступивший к постановке «Братьев Карамазовых», предложил Гундаревой работать с ним режиссером; муж Гундаревой, замечательный артист Михаил Филиппов начал репетировать Дмитрия Карамазова – она не могла остаться равнодушной, она хотела, должна была участвовать в этой работе и с карандашом просиживала над страницами последнего романа Достоевского, выискивая все, что призвано было помочь театральному прочтению, обогатить его).
Каждый ли человек «есть тайна»?
Или тот, чья личность исподволь (а может быть, и совершенно сознательно) формирует что-то в нашем мироощущении?
Любой ли человек?
Или тот, кто становится лидером и примером своей жизни, своего творчества, научает окружающих людей этике и эстетике непростого искусства под названием «жизнь»?
В Наталье Гундаревой была эта самая тайна, к которой хотелось прикоснуться, причаститься, которую хотелось понять, познать, отдавая себе отчет в том, что до конца, до самого донышка исчерпать эту тайну все равно невозможно. Потому что тайна большого и удивительно светлого таланта, органически соединенная с человеческим даром понимания, участия в чужих судьбах, горячего желания помогать во всем, а еще и сочлененная каким-то чудом с огромным женским обаянием, – эта тайна неразгадываема по сути своей...
Она просто есть, и ее надо уметь ценить.
И уметь уважать.
Об этом необходимо сказать в самом начале, потому что последние годы Натальи Гундаревой были отравлены грубыми попытками вмешательства в ее частную жизнь, которую она всегда тщательно охраняла. В нескольких интервью она говорила: «Моя личная жизнь никого не должна интересовать. Я актриса и меня должны судить по моей работе... Да, я контактный человек, мне легко с незнакомыми людьми, но это отнюдь не означает, что я стану изливать душу кому угодно. Я считаю, что должна быть интересна только как актриса, поэтому терпеть не могу вопросов о семье, о привычках, о том, что я ем, пью, ношу и читаю. Я – актриса, которая всю жизнь работает... Я не из тех, кто любит, чтобы им перемывали косточки. У меня жизнь всегда была довольно бурной, но она оставалась моей жизнью. Я не выносила ее на суд общественности. Я предпочитаю, чтобы мной интересовались с точки зрения моего творчества, а не моей частной жизни. Я смотрю на актеров, которых безгранично уважаю: Михаила Ульянова, Марину Неелову, Армена Джигарханяна, Алису Фрейндлих, и я не вижу, чтобы они „обнародовали“ свою жизнь. Они демократичны, но не допускают фамильярности, а кто-то – наоборот. Но мне кажется, что эта излишняя откровенность происходит от желания удержать популярность, когда удерживать ее уже нечем. Когда человек не самодостаточен, неинтересен сам себе, а представить по творческой линии нечего, тогда начинаются бесконечные скандальные публикации».
А когда настойчиво, назойливо пытались вмешаться в ее бытие, по-настоящему рушились стенки ее панциря – актриса физически не выносила хамства, бесцеремонности журналистов «желтых» изданий, которые время от времени начинали упорно заниматься ее личной жизнью, делая достоянием миллионов читателей этих многотиражных листков сплетни, досужие вымыслы, слухи. Она пыталась вступить с ними в борьбу, что-то кому-то доказывать, но, видимо, чуть-чуть остыв, понимала, что не царское это дело – выяснять отношения с какими-то «Антеннами» или «Жизнями».
«Вот, например, я не знала о существовании газеты „Жизнь“ – теперь знаю, – говорила Гундарева в интервью. – Потому что они там постоянно пишут о нас – обо мне и муже. Не спрашивая разрешения, влезают в нашу жизнь. Понимаю: они повышают тираж газеты, но надо же и совесть иметь. Фотографируют из-за кустов... Любое добро они обращают во зло. Подглядывают, подслушивают, вынюхивают – что за профессия такая! Стоит приоткрыть форточку – как они вторгаются и разрушают твою жизнь. Это ведь так легко – разрушить то, что не тобой создано! Иногда достаточно неосторожного слова. А мы никогда в свою жизнь никого не пускали, и если давали разрешение на публикации, то только серьезным газетам».
Журналист Валерий Кичин, бравший одно из последних интервью у Натальи Гундаревой, написал: «Возможно, эти папарацци высосали из нее как раз те жизненные ресурсы, которые были нужны для возвращения». Жестоко, но, в сущности, совершенно справедливо – «Жизнь» отняла у Гундаревой слишком много жизни...
Но настоящий пир наступил для этих безымянных бумагомарак, когда случилась трагедия. Газеты украшали фотографии, сделанные буквально сквозь замочную скважину больничной палаты, писаки захлебывались подробностями, спеша первыми успеть рассказать о болезни актрисы: ни малейшего сочувствия к Гундаревой, ни следа боли – ничего этого не было, в то время как обыкновенные зрители писали письма с желанием хоть чем-то помочь любимой актрисе, в сотнях церквей горели свечи за здравие Рабы Божьей Наталии...
Это и была подлинная «Личная жизнь Королевы».
Такая, какой она высветилась под мощным лучом трагедии.
В цитированном выше интервью с Валерием Кичиным актриса сказала: «Я думаю, что осталась жить не только благодаря врачам, которые меня вытаскивали, и не только близким, а и благодаря любви очень многих людей. Они молились за меня, они подходили и просили обязательно выйти на сцену. Они говорили: вы должны! И если я когда-нибудь выползу на сцену – благодаря им. Я не могу разочаровать тех, кто за меня молился, я должна выйти! В Пятой градской больнице есть церковь, и батюшка мне все говорил: милочка, вы ходите, ходите, вы должны – мы на вас смотрим. И мне ничего не оставалось, как идти».
В этих словах – не только сила подлинной личности, но и то, что, собственно говоря, личность формирует: ощущение своего долга перед теми многими, порой безымянными, кто всю душу вложил в
