получить такого развития, как в русском психологическом театре.
Какому бы жанру, какому бы театру ни принадлежал спектакль, прямая все равно идет по линии: автор – театр – зритель. И чем разнообразнее средства, которыми владеет режиссер, тем интереснее будет его решение. Овладевать этим разнообразием необходимо, подлинный профессионализм в нашей профессии не только решает успех или неуспех спектакля, но и дает возможность не повторять себя».
Для Натальи Гундаревой с ее глубиной ощущения характера, с ее многомерностью переживания, казалось, места в «новом» театре и «новом» кинематографе просто нет. Судя по довольно многочисленным интервью тех лет, актриса испытывала состояние, близкое к депрессии, но не позволяла ей развиться и угнездиться в душе. К кино она стала относиться почти исключительно как к возможности заработка – и в этом не было никакого цинизма: необходимо было выжить, а это становилось все труднее и труднее.
«Были заявки на интересные роли, но все заканчивалось переговорами, потому что нигде невозможно найти деньги, – говорила Гундарева в интервью. – То, что мне сейчас предлагают, скажу честно: я сегодня к кино и к тому, что там делают вообще, отношусь, как к халтуре. У меня нет хороших ролей, а парадокс в том, что за большую роль ты можешь получить столько же, сколько за маленькую, второстепенную. Понимают, что пригласили актрису с именем, и готовы тебе заплатить, потому что, когда картина пойдет в прокат, люди пойдут на знакомых артистов. Вот за этот будущий позор тебе и платят...
В фильмах, куда меня приглашают, не нужны ни мои силы, ни мое умение. Я не интеллектуалка, я человек во многом интуитивный, но те роли, что мне предлагают сегодня, настолько глупее меня, что возникает чувство: вот шла, шла моя жизнь, и я играла немудреных героинь, я никогда не играла женщин с мощным интеллектуальным зарядом, потому что этого нет прежде всего в моих внешних данных, а кино все-таки в первую очередь использует нашу оболочку. Но играла, развивалась, а потом со мной случилась болезнь Паркинсона или я впала в дебилизм. Я вернулась даже не к тому, с чего начинала, а к времени, когда я еще просто ничего не знала о профессии. Мне предлагают играть законченных идиоток... Мое несчастье в том, что теперь приходится сниматься в таких фильмах, где я в лучшие годы сниматься бы не стала. Я там даже опытом своим не могу воспользоваться, потому что эти роли – «фитюльки» для меня, мне там делать нечего. Но за приличные деньги приходится играть».
Ситуация складывалась унизительная – не для одной Натальи Гундаревой, для большинства артистов, не привыкших «торговать лицом». А сниматься приходилось практически во всем, что предлагалось: для Натальи Гундаревой это были такие, например, фильмы, как «1000 долларов в одну сторону» А. Сурина, где она сыграла Анфису, председателя женсовета, «Чокнутые» А. Суриковой, где актрисе предстояло воплотить образ интриганки графини Отрешковой, и даже «Небеса обетованные» Э. Рязанова, в которых Гундарева в маленькой роли сожительницы бомжа Люськи фактически повторила свою Жанну из «Собачьего пира»... Цену этим работам актриса хорошо знала – видимо, о них и шла речь в приведенном выше интервью.
Может быть, единственной отдушиной стало продолжение фильма «Гардемарины, вперед!», где Наталья Гундарева сыграла императрицу Елизавету Петровну. Во всяком случае, вышедший на телевизионный экран в 1988 году фильм режиссера Светланы Дружининой стал почти культовым – он воспринимался как отечественная версия «Трех мушкетеров» А. Дюма, пробуждал высокие романтические чувства и порывы, был высоко оценен не только молодыми зрителями, но и старшим поколением, успевшим соскучиться по ярким событиям, хитросплетениям интриги да и просто по костюмности.
Во втором и третьем фильмах, «Виват, гардемарины!» и «Гардемарины III», вышедших на экран в 1991 и 1992 годах, Наталья Гундарева предстала умной, деятельной, на редкость привлекательной молодой правительницей, знающей себе цену и умеющей повелевать. Вряд ли эта роль потребовала от актрисы чего-то принципиально нового – она строила свою Елизавету Петровну из материала, давно накопившегося в копилке души, мастерски используя то, чем давно уже владела, но, по крайней мере, было какое-то удовольствие в общении с интересными, опытными партнерами, такими как Евгений Евстигнеев, Лидия Федосеева-Шукшина, Людмила Гурченко, Сергей Никоненко, Михаил Боярский, да и сами перипетии приключенческого сюжета отвращения не вызывали...
Грустные мысли покоя не давали. В 1991 году Наталья Гундарева едва ли не впервые призналась: «Как театральная актриса я мало реализована. За восемнадцать лет работы в театре я сыграла... шесть ролей». Конечно, их было больше, вероятно, актриса считала только те, что определили какие-то новые грани ее таланта, отмахнувшись от эпизодических и самых первых своих работ на театральных подмостках. Значит, она говорила о Липочке из «Банкрота», Катерине Измайловой, Люське из «Бега», Садофьевой из «Молвы», белошвейке Маргарите из «Жизни Клима Самгина», Нине из «Я стою у ресторана...».
За оставшиеся годы ей предстоит сыграть еще четыре роли...
Одна из самых ярких, интересных и невероятно востребованных актрис своего (а может быть, и не только своего) времени была, действительно, слишком мало реализована в театре. В чем здесь дело? Трудно упрекать Андрея Александровича Гончарова в невнимании или пренебрежении – он любил Гундареву, видел, что за редкой огранки бриллиант оказался в его сильной, поистине коллекционной труппе, но... Вероятнее всего, располагая таким количеством превосходных артистов, Гончаров думал не о каждом в отдельности, а обо всех вместе, пытаясь ту или иную пьесу раскладывать на труппу. Не случайно он писал в «Режиссерских тетрадях»: «В труппе накопилось так много звезд, что это уже не созвездие даже, а какой-то Млечный Путь. И тем не менее все время приходится заботиться о смене, и тем не менее все время какой-то очень важной краски, какой-то совершенно необходимой индивидуальности не хватает... Старшее поколение обязательно должно чувствовать, что молодежь дышит ему в затылок, тогда зрелые мастера начинают активнее существовать на площадке».
Может быть, в тот или иной период ему казалось важнее занять других артистов, тем более что Гундарева была сверхвостребована кино и телевидением?
Ответа на эти вопросы мы не найдем. Придется удовлетвориться фактом, который звучит поистине драматически: Наталья Гундарева, любимая, народная по сути, была не просто не до конца реализована, а
Видимо, в какой-то момент отчаяние настолько овладело Гундаревой, что она, никогда не просившая для себя ролей, начала сама искать пьесу для постановки. Она всегда много читала, но тут просто погрузилась в мировую драматургию – искала не поделку-однодневку, не то, что созвучно было смутным дням начала 1990-х годов, а то, что соответствовало ее таланту, темпераменту, что выражало ее мысли и чувства. Она искала тот материал, с помощью которого можно было бы говорить о вечных ценностях; искала характер; вероятно, сознательно искала и костюмную пьесу, поняв после съемок в «Гардемаринах», насколько это важно сегодня – увести людей от трудного быта, от горьких мыслей о хлебе насущном, напомнить им о высоких идеалах, о победительной силе любви.
И в один прекрасный день принесла Андрею Александровичу Гончарову пьесу английского драматурга Т. Реттигана «Он принадлежит нации». История адмирала Нельсона и его возлюбленной леди Гамильтон увлекла А. А. Гончарова, он решил поставить ее, заказав новый перевод и поменяв название. Спектакль, появившийся на сцене в феврале 1991 года, был назван «Виктория?..». Именно этот вопросительный знак в конце был особенно важен для режиссера: что можно считать подлинной победой, викторией? Где проходят нравственные границы этого понятия?..
Часть критиков постановку не приняла – людям, замороченным жизнью (а критики – те же люди!), казалось, что сегодня никому нет дела до адмирала Нельсона и его любви, что театр предложил зрителям красивую, но слишком уж далекую от нас историю. В полемике о спектакле чрезвычайно живо и интересно прозвучало мнение критика Инны Вишневской: «Такой спектакль, появись он в 40-е годы, непременно попал бы в очередное постановление за „преклонение перед иностранщиной“. Такой спектакль не мог бы возникнуть в 60-е, 70-е годы – сам адмирал Нельсон не растолкал бы сценических передовиков производства. Такой спектакль не мог бы случиться в 80-е – нами владел тогда пафос „перестроечных разоблачений“.
Такой спектакль, как верно угадали режиссер и его актеры, должен был выйти именно сейчас – несколько часов из чужой жизни, где страсти разыгрываются на ниве вечности, освежают, снимают напряжение, заставляют вспомнить, что и мы тоже люди, умеющие любить и страдать... Гундарева играет леди Гамильтон вызывающе, вкусно, раскованно, так поведав нам про любовь, что мы забыли про талоны, заплакали и посмотрели друг на друга просветленными «неэкономическими» глазами».
