хороший доктор.
Настала тишина, одна только малютка Ферн лепетала и забавлялась своим леденцом. Мы пошли к лифту. Ферн с интересом наблюдала, как Джимми нажал на вторую кнопку и мы поднялись наверх. Ее глаза бегали из стороны в сторону. Я прижала ее к себе и поцеловала в мягкую розовую щечку.
Мы прошли в отделение интенсивной терапии. Когда мы открыли дверь, старшая сестра вышла из-за своего стола, чтобы встретить нас.
– Сюда нельзя приводить ребенка, – объявила она.
– Я подожду снаружи, папа, – сказала я, – а ты и Джимми идите первыми.
– Я выйду через минуту или две, – пообещал Джимми. Я понимала, как он хочет повидать маму.
В приемной отделения интенсивной терапии были маленькая кушетка и стул. Я посадила Ферн на кушетку и позволила ей ползать по ней. Через две минуты появился Джимми. Глаза его были красными.
– Иди. Она хочет видеть тебя.
Я вручила ему Ферн и поспешила в палату. Мама лежала на последней кровати справа. Она была в кислородной палатке. Папа стоял у кровати и держал ее за руку. Когда я вошла и стала рядом с ней, мама улыбнулась и тоже протянула мне руку.
– Все будет в порядке, дорогая, – уверяла она. – Но ты должна сегодня вечером спеть чудесно.
– О, мама, как я могу петь, когда ты лежишь здесь, в больнице?
– Как можно лучше. Ты знаешь, как мы с папой гордимся тобой, и мне станет гораздо лучше, если я буду знать, что моя маленькая девочка поет перед всей этой шикарной публикой. Обещай мне, что ты сделаешь это, Дон, мне будет плохо, если ты откажешься. Обещай.
– Я обещаю, мама.
– Хорошо, – она придвинулась ближе ко мне. – Дон, – ее голос был едва слышен. Я приткнулась к палатке так близко, как только было возможно. – Ты не должна никогда думать о нас плохо. Мы любим тебя. Всегда помни об этом.
– Почему я должна плохо думать о вас, мама?
Она закрыла глаза.
– Мама?
– Боюсь, ваши пять минут прошли, а доктор весьма строг, – предупредила сестра.
Я взглянула на маму. Она закрыла глаза, лицо ее пылало еще сильнее.
– Мама! – вскрикнула я на одном выдохе. Папа уже не сдерживал слез, он смотрел на меня так тяжело, что мне стало страшно за него.
Мы послушались сестру и вышли.
– Почему мама сказала это, папа? Что она имела в виду: «Ты никогда не должна думать о нас плохо?»
– Это из-за ее лихорадки, я полагаю, – сказал он. – Она немного не в себе. Поехали домой.
Когда мы приехали домой, у нас не было времени переживать за маму, хотя все наши мысли были о ней. Мы были слишком заняты подготовкой к концерту и попытками найти приходящую няньку для Ферн.
Как я не старалась, но мне была невыносима мысль, что мой дебют состоится в отсутствие мамы. Но я обещала маме, что спою как можно лучше, и я не собиралась огорчать ее.
У меня не было времени принять душ или вымыть голову. Я только расчесала волосы и добавила в прическу голубую ленточку, чтобы лучше подчеркнуть их цвет.
По крайней мере, я не должна была беспокоиться о том, что мне надеть. Всем хористам и оркестрантам положено было быть в форме. Школьная форма состояла из черно-белого свитера и черной юбки. Я надела все это и расправила юбку. Затем отступила назад и взглянула на себя, вообразив, что стою перед всей этой роскошной публикой. Я знала, что у меня уже фигура молодой девушки и что я выгляжу в школьной форме более рельефно, чем большинство девочек моего возраста. В первый раз я подумала, что моя гладкая кожа, белокурые волосы и голубые глаза могут быть привлекательными. Не ужасно ли это, вскружить голову самой себе? Не принесет ли мне это неудачу? Я опасалась этого, но ничего не могла с этим поделать. Девушка в зеркале улыбалась с удовлетворением.
Вошел папа и сказал мне, что миссис Джексон, пожилая женщина, которая жила через холл от нас, выразила желание приглядеть за Ферн сегодня вечером. Он также сказал, что оставил в больнице телефон миссис Джексон на случай, если будет необходимость связаться с нами. Потом папа отступил на шаг и окинул меня восхищенным взглядом.
– Ты выглядишь настоящей красавицей, дорогая, совсем взрослой.
– Спасибо, папа.
Он держал что-то в руке.
– Прежде, чем мы покинули больницу, мама просила меня дать тебе вот это. Одень на сегодняшний вечер, коль это такое уж особое событие.
И он протянул мне бесценную нитку жемчуга.
– О! Папа! – Я едва не задохнулась. – Я не могу, я не должна. Это наш страховой полис.
– Нет, нет. Салли Джин сказала, что ты должна надеть это, – настаивал он и надел их на меня. Я взглянула на переливающиеся белоснежные жемчужины, а затем посмотрела на себя в зеркало. – Они принесут тебе удачу, – папа поцеловал меня в щеку. Мы услышали стук в дверь.
