говорит мне, что я должна сменить свое имя.
Но не было смысла говорить обо всем этом моему подлинному отцу. Я не думаю, чтобы он понял.
– Нет, – ответила я.
– О'кей, тогда ты должна пойти с миссис Бостон и поесть что-нибудь. Проведите ее прямо туда, миссис Бостон, – сказал он, выходя. Потом он обернулся ко мне: – Скоро я снова поговорю с тобой.
– Я не голодна, – повторила я, как только он ушел.
– Вы должны что-нибудь поесть, детка, – убеждала она. – И вы должны это сделать сейчас. У нас тут расписание на все. Миссис Катлер… она тут управляет хлыстом.
Я понимала, что она не оставит меня в покое, поэтому я встала и последовала на кухню. Когда мы достигли лестницы, я посмотрела наверх. Моя настоящая мать была где-то там, в своей комнате, и еще не в состоянии повидаться со мной. Сама эта мысль звучала так, словно я была монстром с когтями и клешнями. Какой она окажется, когда мы наконец встретимся? Будет ли она более любящей и вдумчивой, чем моя бабушка? Будет ли она настаивать на том, чтобы я немедленно была переведена наверх, чтобы я могла быть ближе к ней?
– Идемте же, – торопила миссис Бостон, видя, что я остановилась.
– Миссис Бостон, – сказала я, все еще глядя на лестницу, – если вы называете мою бабушку «миссис Катлер», то как вы называете мою мать? Никто не путается?
– Никто не путается.
– Почему?
Она взглянула наверх, чтобы быть уверенной, что никого нет поблизости, чтобы подслушать нас. Потом наклонилась ко мне и прошептала:
– Ее называют «маленькой миссис Катлер». А теперь, пойдемте. Нам предстоит еще многое сделать.
Кухня мне показалась сущим бедламом.[14] Официанты и официантки, обслуживающие гостей в столовой, стояли в очередь перед длинным столом, чтобы наполнить свои подносы тарелками с едой.
Еда была деликатесной, но миссис Бостон стояла за мной, нетерпеливо ожидая, пока я закончу. Как только я встала из-за стола, мы вышли, чтобы встретиться с мистером Стенли.
Это был стройный мужчина лет пятидесяти с редкими каштановыми волосами, узким лицом, маленькими глазками и длинным ртом. Было что-то птичье в его облике и в его порывистых, коротких движениях. Он стоял, держа руки перед собой, и разглядывал меня.
– Хм, – он вскинул голову, – ей может подойти старая форма Агаты.
Я хотела получить старую форму Агаты даже меньше, чем хотела получить ее работу, но мистер Стенли был очень энергичен и не собирался вести какие-то разговоры. Он отыскал эту форму, нашел мне пару белых туфель моего размера и белые носки и передал мне все это, словно я вступала в армию. Я даже должна была расписаться за все.
– Если кто-либо, кем бы он ни был, портит что-то, он платит за это, – предупредил он, – если что-то пропадает, тоже платят. Из этого отеля вещи не должны уходить так легко, как это бывает в других. Это для порядка, – с гордостью сказал он. – Когда вы придете сюда утром, вы отправитесь в восточное крыло вместе с Сисси.
– Вы знаете, как отсюда вернуться в вашу комнату? – спросила миссис Бостон, когда мы вышли. Я кивнула. – О'кей, тогда мы увидимся утром.
Я посмотрела ей вслед и отправилась назад. Дойдя до старого крыла, я остановилась у гостиной и вошла в нее, чтобы рассмотреть семейные фотографии на камине. Здесь была Клэр Сю, когда она была маленькой девочкой, и здесь был Филип, стоящий вместе с ней перед одной из смотровых площадок. Я нашла фотографию Филипа и нашей матери, которую я уже видела мельком, но как раз? когда я потянулась к ней, чтобы придвинуть поближе, в дверях появилась моя бабушка. Я отскочила, когда она заговорила.
– На твоем месте, Евгения, я бы хорошо отдохнула этой ночью, – сказала она, переводя взгляд с меня на фотографии. – Ты должна подготовиться к ежедневному распорядку.
Я быстро поставила фотографию обратно.
– Я говорила вам, что мое имя Дон.
Я не стала ждать, когда она ответит. Я поспешила прочь в мою маленькую комнату и захлопнула за собой дверь. Я стояла там и прислушивалась, не последовала ли она за мной, но не услышала никаких шагов. Тогда я перевела дух и повернулась к своему маленькому чемодану.
Я вынула из него фотографию мамы, когда она была молодой девушкой, и поставила ее на маленький столик. Когда я смотрела на нее, я вспомнила ее последние слова, обращенные ко мне: «Ты никогда не должна плохо думать о нас. Мы любим тебя. Всегда помни об этом».
– О, мама! – вскричала я, – смотри, что произошло с нами. Почему ты и папа сделали это?
Я полезла в ящичек, где спрятала жемчуг, и вынула его. Держа его, я чувствовала близость к маме, но я не могла носить его. Просто не могла. Не здесь. Не в этом ужасном месте, которое стало моим новым домом. Эти жемчужины предназначались для того, чтобы их носили по счастливому поводу, а мое нынешнее положение вовсе не соответствовало этому определению. Я взглянула на жемчуг еще раз, а затем убрала его. Никто в Катлер'з Коув не должен знать о его существовании. Эти жемчужины были для меня последней ниточкой к моей семье. Они были единственной вещью, которая придавала мне какое-то чувство уверенности, и они должны были стать моим секретом. Если я когда-нибудь почувствую себя одинокой и захочу вспомнить счастливые времена, я буду просто доставать их из ящика и держать в руках. Может быть, когда-нибудь я снова надену их.
Наконец, измученная всем тем, что произошло в этот худший день моей жизни, я разложила свои вещи и приготовилась ко сну. Я свернулась под покрывалом, которое пахло чистотой, но было грубым на ощупь, подушка была слишком мягкой. Я ненавидела эту комнату больше, чем самые ужасные квартиры, в каких
