подошел ближе.
– Дон, – сказал он и протянул ко мне руку. Когда его пальцы коснулись моих, я инстинктивно отдернулась. Я ничего не могла с этим поделать. То, что когда-то возбуждало, теперь казалось таким же запачканным, как постельное белье, которое я меняла в комнатах каждое утро. Мне казалось неправильным заглядывать ему в глаза, слушать его нежные слова, пользоваться его вниманием. Я чувствовала себя виноватой даже за то, что разговаривала с ним наедине в карточной комнате.
– Не проходило и дня, чтобы я не думал о тебе и о том ужасе, через который ты прошла. Я хотел позвонить тебе, даже оставить школу и приехать домой, чтобы повидаться с тобой, но бабушка полагала, что лучше будет подождать, – сказал он, а я пристально смотрела на него.
– Бабушка?
– Да.
– Что ты говорил ей о нас?
– Говорил ей? – Он пожал плечами, словно все это было так просто и так беззаботно. – Только о том, как ты и я стали добрыми друзьями, о том, какая ты чудесная личность и как замечательно ты поешь. Она спрашивала меня о твоей матери и отце, и я сказал ей о болезни твоей матери и смерти, и как я был изумлен, узнав, что они сделали.
– Я не знаю, почему они это сделали и почему все это произошло, – сказала я, покачав головой. Я отвела взор в сторону, чтобы скрыть слезы на глазах.
– Бабушка чувствует то же самое. Это было для нее ужасно.
Я повернулась к нему.
– Почему… почему ты позвонил своей бабушке? Почему ты не поговорил с… твоим отцом или матерью?
Мне было еще очень трудно думать о них, как и о моих родителях тоже.
– О, я всегда обращаюсь к бабушке, в большинстве случаев, – ответил он, улыбаясь. – Она всегда на посту. По крайней мере, сколько я могу помнить, и… ты же встречала маму. – Он поднял глаза в потолок. – У нее и без того трудные времена, и все такое. А отец в любом случае, если бы я и позвонил ему, стал бы спрашивать совета у бабушки. Она особенная женщина, не правда ли?
– Она тиран, – отрезала я.
– Что? – Он еще продолжал улыбаться.
– Она хочет сменить мое имя Дон на Евгению, только я не соглашаюсь. Она требует, чтобы все в отеле называли меня Евгения, и они все боятся поступать иначе.
– Я поговорю с ней. Я сделаю так, чтобы она поняла, ты увидишь. Вот увидишь.
– Мне безразлично, поймет она или нет. Я не стану менять свое имя, чтобы угодить ей, – твердо заявила я.
Он кивнул, под впечатлением моей решительности. Мы снова посмотрели друг на друга.
– Не волнуйся, – сказал он, подходя ближе. – Все будет в порядке.
– Ничто никогда не будет в порядке, – простонала я. – Я стараюсь загрузить себя работой, чтобы не думать о Джимми и Ферн, о том, что произошло с ними. – Я с надеждой посмотрела на него. – Ты что- нибудь слышал? Тебе что-нибудь известно?
– Нет. К сожалению. Ах, да, чтобы не забыть, тебе привет от мистера Мура. Он говорит, что, как бы то ни было, ты должна продолжать заниматься музыкой. Он просил передать тебе, что в один прекрасный день он хочет прийти послушать, как ты поешь в Карнеги-Холл.[15]
Я улыбнулась в первый раз за долгое время.
– Меньше всего в эти дни у меня было желание петь или играть на фортепьяно.
– Оно еще появится. Через некоторое время, Дон, – сказал Филип, на этот раз схватив мою руку и крепко сжав ее, увидев мое огорчение. – Не так-то просто забыть тебя, какой ты была, даже когда я вижу тебя здесь.
– Я понимаю, – я опустила глаза.
– Никто не может обвинить меня, никто не может обвинить тебя за чувства, которые мы испытываем друг к другу… Давай будем хранить их, как наш секрет, – предложил он.
Я подняла глаза в изумлении. Его глаза потемнели от искренности.
– Что касается меня, то ты остаешься самой прекрасной девушкой, какую я когда-либо встречал.
Он сжал мою руку еще сильнее и придвинулся так близко, словно хотел, чтобы я поцеловала его в губы. Что он хотел, чтобы я сделала? Или сказала?
Я высвободила свою руку и отступила.
– Спасибо тебе, Филип, но мы должны попытаться думать теперь друг о друге совсем иначе. Все изменилось.
Он выглядел разочарованным.
– Во всяком случае ты знаешь, для меня это не легко, – сказал он резко. – Я знаю, что ты страдала, но я тоже страдал. Ты не можешь представить, на что все это было похоже в школе, – добавил он, сморщив лоб. Затем легко, словно сбросил с себя маску, он отогнал прочь свой гнев и придал своим мечтательным глазам романтическое выражение. – Однако, как бы велика ни была моя печаль об этом, я заставил себя думать о всех тех чудесных вещах, какими можем заняться мы, ты и я, здесь, в Катлер'з Коув. Я имею в виду то, что я говорил раньше. Я хочу показать тебе этот отель и окрестности, и город и ввести тебя в нашу семейную историю.
