– О, это очень мило с твоей стороны, – сказала Китти уже совсем ласково. Она подошла ко мне, слегка обняла и чмокнула в больную щеку. – Я не хотела на самом деле, чтобы у тебя лицо стало таким красным и в сыпи. Что, действительно болит?
Я кивнула, и Китти нашла какую-то мазь и стала нежными прикосновениями накладывать мне ее на лицо.
– Бывает, что и перестараешься. Я не хотела бы, чтобы ты невзлюбила меня. Я больше всего хочу, чтобы ты любила меня, как родную мать. Моя сладкая, прости меня – но ты должна признать, что мы убили всю гадость, которая пристала к тебе, как мох к гнилому дереву.
Она сказала все, что я хотела бы услышать, и молилась за это. Я импульсивно обняла Китти и поцеловала ее в щеку – осторожно, чтобы не испортить проделанную на лице работу.
– И запах такой приятный, – прошептала я облегченно, и у меня слезы навернулись на глаза.
– Мы с тобой поладим, все будет хорошо, все пойдет как надо, – восторженно заговорила Китти, счастливо улыбаясь.
Потом, как бы в подтверждение своих намерений, она забрала у меня из рук расческу и начала работать над моими запутанными волосами. Действовала она с предельной осторожностью и ловкостью и скоро превратила мои волосы в красиво ниспадающий искрящийся водопад. Потом взяла щетку, которая, она сказала, впредь будет моей, и стала водить ею по волосам, долго проделывая какие-то только ей известные операции. Китти окунала щетку в воду, потом стряхивала лишнюю влагу, накручивала волосы на пальцы… Когда я снова взглянула на себя в зеркало, то увидела там прелестную головку – белое лоскутное личико с парой больших голубых глаз в окружении сияющих темных волос.
– Спасибо вам, – прошептала я, благодарная Китти за ее доброту и страстно желая забыть вчерашнюю пытку.
– О'кей. А теперь пошли на кухню, а потом совершим поездку, которую я обещала. Давай побыстрее шевелиться, у меня еще столько дел.
Мы вместе спустились по лестнице. Кэл уже был на кухне.
– Я поставил кипятить воду для кофе. Сегодня завтрак делаю я, – весело сообщил Кэл, не поворачивая головы, потому что жарил порции бекона с яйцом на трех отдельных сковородках. – Доброе утро, Хевен, – поприветствовал он меня, ставя сковородки на бумажные салфетки и поливая бекон горячей приправой. – Тебе что больше нравится – тосты или английские булочки? А джем какой – смородина или апельсиновый?
Но пока мы не сели за милый круглый столик, Кэл по-настоящему не имел времени взглянуть на меня. У него даже глаза расширились, когда он увидел мое лицо. На красивую прическу он и внимания не обратил.
– Боже мой, Китти, что это за безобразие – взять симпатичное лицо и раскрасить под клоуна?! Чем это ты намазала ее белым?
– Милый, да ты что? Это то самое средство, которым ты иногда пользуешься.
Кэл был явно недоволен и расстроен. Он потянулся за газетой.
– Пожалуйста, воздержись в другой раз мыть ей лицо, Китти. Пусть она сама это делает, – промолвил он из-за газеты, словно настолько рассердился, что видеть не мог жену.
– Дай время, и скоро она будет в полном порядке, – уверенным тоном успокоила его Китти. – О'кей, Хевен, давай ешь. Сегодня полно дел у всех у нас. Мы хотим представить тебя, правда, милый?
– Да, – резко ответил он. – Но для Хевен было бы лучше в таком виде на глаза никому не попадаться.
Лицо лицом – мазь с него сняли, – но мне удалось чудесно провести время, осматривая Атланту, посетив отель, в котором Китти держала салон красоты, весь в розовых тонах и золоте, где под блестящими белыми колпаками с розовыми и золотыми лентами сидели богатые дамы, а их обслуживали восемь симпатичных девушек, и все блондинки.
– Хороши, а? – с гордым видом поинтересовалась у меня Китти. – Люблю ярко-золотистые волосы, они такие солнечные, смотреть радостно… Только не серебристых блондинок, бесцветных…
Мне было понятно, что она намекает на волосы моей мамы.
Китти представила меня всем, а Кэл остался в холле отеля, словно Китти не хотела, чтобы он был тут вместе с ее девушками.
Потом занялись покупками. На мне уже было миленькое голубое пальто, которое выбрал Кэл, и оно мне оказалось в самый раз. К сожалению, все, что выбирала мне Китти, было велико – и юбки, и блузки, и джемпера, и белье. Мне страшно не понравились тяжелые, топорно сделанные белые ботинки, которые она мне купила. Даже в Уиннерроу девочки носили обувь получше этой. Я попыталась было заикнуться об этом, но она вспомнила вслух, какую обувь ей приходилось носить в свое время.
– И чтобы я не слышала от тебя ни слова на подобную тему! Не хватало еще, чтобы дети ходили в школу в модельных туфлях.
И все-таки, когда мы снова оказались в машине, я почувствовала себя счастливой, оттого что у меня оказалось так много одежды, совсем новой, больше, чем у меня ее было за всю жизнь. Да еще три пары обуви. Ту, что посимпатичнее, надену завтра в церковь.
Перекусили мы снова в забегаловке, что, похоже, не понравилось Кэлу.
– Ей-Богу, Китти, ты же знаешь, что я терпеть не могу эту жирную отраву.
– Конечно, тебе бы только бросать деньги на ветер, показать, какой ты из себя. А мне все равно, что есть, лишь бы недорого.
Кэл не ответил, а только нахмурился. Он не перебивал Китти, когда мы разъезжали по городу и она давала пояснения к достопримечательностям.
– Вот школа, куда ты будешь ходить, – объяснила она, когда Кэл медленно проезжал мимо громадного здания из красного кирпича, вокруг которого было несколько акров газонов и спортивных площадок. – В
