9. Панов. Владивосток, соб. дом»3
Наверху карандашом были сделаны новые пометы: «Телегр. Кобозеву (неразборчивая подпись). Телегр. Стренбергу»4. Прекрасный пример исторической критики этого «документа» дал Дж. Кеннан в своей статье 1956 г. Там он показал, что так называемые «немецкие агенты» — это люди, с которыми так или иначе сталкивался А. М. Оссендовский во время своей жизни на Дальнем Востоке или временных наездов туда. Многие из них были объектом его обвинений с начала Первой мировой войны, особенно Даттан и Панов и другие служащие фирмы «Кунст и Альберс». Кеннан опирался при этом на критический памфлет Панова, заслуженного русского морского офицера в отставке, проживавшего во Владивостоке, опубликованный им в 1919 г. Автор разоблачал Оссендовского как сочинителя части «документов Сиссона» и указывал на полную вздорность его обвинений5.
Мы хотим тоже добавить несколько слов к этой обоснованной критике. Конечно, планы высадки союзных войск на русском Дальнем Востоке обсуждались руководителями стран Антанты еще с февраля 1918 г. Но 9 марта еще никакого «Оккупационного корпуса в Восточной Сибири», командуемого японскими, американскими и русскими офицерами, не существовало. Акерман принес этот документ консулу Тредвеллу 17 марта 1918 г., а первая японская дивизия высадилась во Владивостоке только 5 апреля! Оссендовский, как человек умный и с воображением, понял, что иного развития, чем высадка союзников во Владивостоке, быть не может, и «упредил» их своим «документом». Но так как документ исходил якобы от немецкой разведки, то американцы, получив его, были в настоящем шоке: оказывается, немцы уже проникли в их замысел! Вот почему с такой спешкой этот документ был отослан Сиссону для ускорения уже запланированной операции. Оссендовский же, угадав этот шаг союзников, решил воспользоваться им для мести своим врагам, против которых он давно точил свой нож.
Как всегда, он соединял правду и вымысел, подлинные фамилии и вымышленные, подлинные факты, которые он узнавал из газет или из частной информации, с сочиненными им самим. Так и здесь: фамилии Даттана, Панова, еще некоторых из названных им в списке № 3 были подлинными, но люди эти никогда не были немецкими агентами, а являлись лояльными русскими гражданами. Фамилия Дзержинского, чей автограф был подделан под пометой с требованием представить список № 3, была, понятно, подлинной, но такой документ он никогда в глаза не видел. Никакого Стренберга, насколько показала проверка по доступным указателям, видимо, не существовало. А вот комиссар Кобозев — фигура реальная. О нем интересно рассказать. Еще 30 января (12 февраля нового стиля) 1918 г. на заседании Совнаркома обсуждался вопрос об утверждении П. А. Кобозева как чрезвычайного комиссара Советского правительства в Оренбургской губернии, Тургайской и Уральской областях6. Соответствующий мандат выписывается ему 31 января7. Есть сведения, что его местопребыванием был Оренбург вплоть до мая 1918 г. Но сведения о назначении Кобозева «комиссаром на Восток» были опубликованы в печати. Смело опираясь на них, Оссендовский перемещает Кобозева дальше, в Восточную Сибирь!
Был изготовлен еще один документ: «список № 4 агентов нашего штаба на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири». Он был напечатан на обычном листе бумаги, а не на бланке и имел в верхнем левом углу машинописную помету: «К № 856. 6 марта 1918 г.». Однако самого этого письма № 856 изготовлено не было. Либо Оссендовский решил, что и так сойдет, либо еще бланки не были готовы. Первый документ на новом бланке (без «птички») был датирован 8 марта 1918 г. и имел № 874 (А-20). В списке № 4 было 24 фамилии, что выглядело весьма внушительно. Однако среди них были и те, кто был включен в список № 3, написанный внизу письма от 9 марта 1918 г., опубликованного Сиссоном под № 29: Буттенгоф, Даттан, Гизе (Гезе), Скрибанович, Будберц Вальдейн. Следовательно, «новых» агентов было только 18. Все они имели немецкие имена и фамилии (среди них и один из владельцев фирмы «Кунст и Альберс» — Альфред Альберс)8. Без специального исследования трудно сказать, какие из этих, как правило, очень распространенных немецких фамилий относились к реальным людям, а какие к вымышленным.
Возможно, идея составления этих списков вынашивалась Оссендовским еще с ноября 1918 г. О том, что списки, «полученные» Оссендовским «из нейтрального источника» в ноябре 1918 г., он «передал Эдгару Сиссону» в феврале 1918 г., Семенов писал еще в своей первой статье от 6 апреля 1921 г. в «Последних новостях». Но всякий, кто возьмет в руки брошюру «Германо-большевистский заговор», убедится в том, что единственный список агентов и фирм — это тот, который написан внизу документа № 29 от 9 марта, полученного Сиссоном уже после его отъезда из Петрограда и переданного Георгом Акерманом.
Далее в документе говорилось: «Все означенные агенты имеют в своем распоряжении надежных людей как для агитационной, так и для активной деятельности. Комиссары для Сибири Кобозев и Стренберг, а также члены Военно-революционного комиссариата Шатов, Васильевский, Свечников и Шутко благоволят обратиться к названным агентам за содействием по наблюдению за американскими агентами в Сибири. Адреса перечисленных лиц указаны в списке 'А'»9.
Относительно Кобозева и Стренберга мы говорили выше. Но вот фамилии членов Военно- революционного «комиссариата» вызывают определенный интерес. Свечников и Шутко были большевиками-подпольщиками, а в первые дни революции деятелями Петроградского и Петергофского советов. В указанное время К. И. Шутко работал в Наркомтруде и на Дальний Восток никогда не посылался10. Не был на Дальнем Востоке и в Сибири и Н. Ф. Свешников (Свечников) 11. Фамилия Васильевского скорее всего вымышленная, хотя в июльских событиях принимал участие К. А. Василевский, секретарь избранного рабочими милиционерами Совета Петроградской народной милиции, большевик с 1904 г.12. Наиболее любопытной из упоминаемых фамилий является Шатов, Билл или Владимир Сергеевич, с 1907 г. по апрель 1917 г. проживавший в США и являвшийся там членом организации «Индустриальные рабочие мира». Билл Шатов был хорошо известен американским официальным властям как анархист-синдикалист. В мае 1917 г. он через Владивосток вернулся из США в Россию и стал известным анархистским деятелем в Петрограде. С 22 октября Шатов являлся членом Петроградского Военно-революционного комитета от Союза анархо-синдикалистской пропаганды. Посылался ли В. С. Шатов на Дальний Восток весной 1918 г., пока установить не удалось, но он определенно появился там в 1920 г. в связи с организацией Дальневосточной республики13. И последнее: Военно- революционный комитет просуществовал в Петрограде до начала декабря 1917 г., когда был упразднен Совнаркомом, а вот Военно-революционного комиссариата никогда не существовало.
Теперь еще два слова об имитации «делопроизводственной жизни» этого «документа». Она изображалась, как и в других случаях, путем нанесения на документ входящих номеров, резолюций получателя, помет исполнителей и пр. В левом нижнем углу, справа от оттиска печати «Nachrichten Bureau» имелась помета чернилами мелким почерком: «Дайте список 'А'. В. У.». Подобную помету Э. Сиссон в примечании к документу № 1 в своей брошюре расшифровывал как личную помету В. И. Ленина. Вверху в правом углу имелся на нее ответ карандашом, уже крупным размашистым почерком (все почерки на самом деле имитировались одним и тем же человеком — А. М. Оссендовским): «Список 'А' в Комиссариате] Иностранных] Д[ел]». А в правом нижнем углу третьим почерком написано: «Вызвать Фейерабенда». Как мы помним, Фейерабенд у Оссендовского выступает в роли начальника или комиссара «Контрразведки при Ставке». Вот какая сложная и многосторонняя информация требовалась Оссендовскому для создания подобного «документа», вот сколько умения и подлинного таланта (правда, весьма специфического) он проявлял, чтобы создать бумагу, при первом и втором взгляде на которую у потенциального покупателя возникло бы убеждение в ее подлинности. А тот же Имбри был не просто взрослым человеком и опытным дипломатом, а еще и профессиональным разведчиком. Он должен был иметь определенные представления о русском делопроизводстве, следить за назначениями и перемещениями в правительстве и пр. И именно у Имбри-то ни капли сомнения никогда эти документы не вызывали.
Но между документом от 6 марта, открывающим серию Госдепартамента, и документом от 9 марта, завершающим сиссоновскую серию и в то же время представленным в виде копий и в данной серии, имеется еще один. Это письмо «Разведывательного бюро БГШ» «Господину Председателю Совета Народных Комиссаров» от 8 марта 1918 г. за № 876. Это весьма пространный документ на полутора машинописных страницах. Он тоже связан с дальневосточной картой, которую усиленно разыгрывал в это время для привлечения американцев к своим документам А. М. Оссендовский. «По донесениям наших агентов, находящихся на Дальнем Востоке, в Маньчжурии и в Восточной Сибири, — говорилось в письме (помним все время, что речь идет об агентах Германского Генерального штаба, которыми, как должны были верить американцы, уже наводнена вся Россия), — местное русское население весьма сочувственно относится к
