рассматривал ее голубой глаз.
— Как давно ребенок без сознания?
— Несколько минут, — ответил Крис.
Он и сам был почти что врач, столько книг по медицине проштудировал, пока мы жили взаперти на чердаке.
Кэрри трижды вырвало в автобусе, потом она начала дрожать и покрылась холодным потом. Женщина по имени Генриетта Бич привезла нас сюда, к вам.
Доктор кивнул и объяснил, что миссис Бич — его домоправительница и кухарка. Затем повел нас к двери «только для больных», которая вела в ту часть дома, где располагались две небольшие смотровые комнаты и кабинет, по пути принося извинения за отсутствие сегодня медицинской сестры.
— Снимите с Кэрри все, кроме трусиков, — приказал он мне.
Я занялась этим, а Крис вернулся к тротуару за чемоданами.
В страшном волнении мы с Крисом, прислонясь к стене, наблюдали, как доктор меряет Кэрри давление и температуру, считает пульс, слушает сердце: сначала грудь, потом спину. Кэрри пришла в себя, и он попросил ее покашлять. А я только и могла, что удивляться, почему все плохое, что только можно себе представить, обязательно случается с нами. Почему судьба с таким постоянством против нас? Неужели мы — такое зло, как внушала нам наша бабушка? Неужели Кэрри тоже должна умереть?
— Кэрри, — ласково сказал доктор Шеффилд, когда я вновь одела ее. — Мы оставим тебя в этой комнате на некоторое время, отдохни.
Он укрыл ее тонким шерстяным одеялом.
— Не бойся. Мы будем совсем рядом, в моем кабинете. Я знаю, что на этом столе не слишком мягко, но все же постарайся заснуть, пока я буду разговаривать с твоим братом и сестрой.
Она ответила безмолвным взглядом широко открытых тусклых глаз: ей было в высшей степени безразлично, мягкий стол или жесткий.
Через несколько минут доктор Шеффилд сидел за своим огромным внушительным столом, положив локти на пачку промокательной бумаги, и говорил серьезно и проникновенно:
— Мне кажется, вы оба смущены, вам не по себе. Не бойтесь, что вы отвлекаете меня от воскресного отдыха и развлечений — это не так. Я вдовец, и для меня воскресенье ничем не отличается от остальных дней недели.
Да, да. Он говорил это и казался таким усталым, словно работал много долгих часов подряд. Я робко присела на краешек мягкого кожаного коричневого дивана, поближе к Крису. Солнечный свет из окон падал прямо на наши лица, лицо доктора оставалось в тени. Моя одежда навевала тоску и уныние, и я вдруг вспомнила почему. Я быстро встала, расстегнула молнию и стащила с себя верхнюю грязную юбку, не без удовольствия отметив удивление доктора. Когда я раздевала Кэрри, он вышел из комнаты, и ему не могло прийти в голову, что на мне тоже два платья поверх белья. Я снова села рядом с Крисом, теперь уже в одном платье. Оно было незапачканное, голубое, покроя «принцесса» и очень шло мне.
— Вы всегда по воскресеньям надеваете по нескольку платьев? — спросил он.
— Нет, только в те воскресенья, когда совершаю побег, — ответила я. — У нас всего два чемодана, и надо было экономить место для ценных вещей, которые можно заложить потом, когда понадобятся деньги.
Крис толкнул меня локтем, давая понять, что я открываю слишком много. Но я считала, что врачу можно сказать все, он сам всегда мне это внушал. Этому врачу за столом можно было довериться, по глазам было видно. И рассказать все-все.
— Ита-ак, — протянул он, — вы трое бежали. И откуда же вы бежали? От родителей, обидевших вас отказом в некоторых удовольствиях?
Если бы он только знал!
— Это долгая история, доктор, — сказал Крис, — Сейчас нас гораздо больше интересует здоровье Кэрри.
— Да, вы правы, — согласился он. — Давайте поговорим о Кэрри. Я не знаю, кто вы, откуда и почему вы решили, что должны бежать. Но девочка очень, очень больна. Если бы не воскресенье, я сегодня же уложил бы ее в больницу на обследование, чтобы сделать те анализы, которые я не могу сделать здесь. Я предлагаю вам немедленно связаться с родителями.
Эти слова повергли меня в панику.
— Мы сироты, — сказал Крис. — Но не беспокойтесь, что вам не заплатят. Мы можем заплатить сами.
— Хорошо, что у вас есть деньги, — сказал доктор. — Вам они понадобятся.
Он долго изучающе рассматривал нас.
— Пожалуй, двух недель в больнице будет достаточно, чтобы вскрыть тот фактор в болезни вашей сестры, который я никак не могу нащупать.
И не успели мы прийти в себя, оглушенные вестью, что Кэрри так сильно больна, он примерно подсчитал, во что нам это обойдется. И мы снова были оглушены. Господи Боже! Денег из украденного кошелька не хватит даже на одну неделю, не то что на две!
Я вопросительно посмотрела в голубые глаза Криса. Что же нам делать? Мы не можем заплатить так много.
Доктор тотчас все понял.
— Так вы по-прежнему сироты? — кротко спросил он.
— Да, мы по-прежнему сироты, — вызывающе ответил Крис и сурово посмотрел на меня, желая дать мне понять, что не следует распахивать пасти. — Однажды став сиротой, остаешься сиротой навсегда. Скажите все же, что вы подозреваете у нашей сестры, и что можно сделать, чтобы ее вылечить.
— Стоп, молодой человек. Сначала ответьте на несколько вопросов, — доктор говорил мягко, но так, что не оставалось сомнений в том, кто здесь командует парадом. — Прежде всего, как ваша фамилия?
— Меня зовут Кристофер Доллангенджер, это моя сестра Кэтрин Ли Доллангенджер, а Кэрри, верите вы или нет, восемь лет.
— Почему же мне в это не верить? — тихо сказал доктор.
Несколько минут назад в смотровом кабинете он не смог скрыть потрясения, впервые узнав о возрасте Кэрри.
— Мы понимаем, что Кэрри очень мала для своего возраста, — оправдывался Крис.
— Действительно, очень мала. — Произнося это, он перевел глаза на меня, потом опять на моего брата, подался вперед и дружески и доверительно положил подбородок на скрещенные руки.
Я напряглась в ожидании.
— Послушайте. Давайте перестанем бояться друг друга. Я врач, и все, что вы мне доверите, останется строго между нами. Если вы действительно хотите помочь вашей сестре, нечего сидеть здесь и придумывать одну ложь за другой. Вы должны рассказать мне правду, в противном случае вы зря отнимаете у меня время и рискуете жизнью Кэрри.
Мы молчали, держась за руки и, касаясь, друг друга плечами. Я почувствовала вдруг, что Крис дрожит, и его дрожь передалась мне. Мы были так измучены, так чудовищно измучены, чтобы рассказать всю правду — да и кто нам поверит? Мы уже доверились однажды людям, по общему мнению весьма уважаемым, и как после этого мы можем снова кому-то довериться? И все же, этот человек за столом… Он казался мне таким знакомым, словно я видела его когда-то раньше…
— Ладно, — сказал он. — Если это трудно, я задам вам еще несколько вопросов. Скажите, когда и что вы трое в последний раз ели?
Крис облегченно вздохнул.
— В последний раз мы ели сегодня ранним утром. Это был завтрак, все мы ели одно и то же: хот-дог со всеми делами, с жареной картошкой и кетчупом, а потом шоколадный коктейль. Кэрри съела совсем немного. Она очень разборчива в пище, чтобы не сказать больше. Я бы сказал, у нее никогда не было хорошего аппетита.
Нахмурившись, доктор что-то записал.
— Значит, вы, все трое, ели на завтрак абсолютно одно и то же? А вырвало одну только Кэрри?
— Да. Только Кэрри.
