и шее. Далеко из комнаты у кухни доносились звуки телевизора — это Хенни смотрела ночное шоу.
Он уложил меня на свою кровать и начал глазами заниматься со мной любовью, и я утонула в этих глазах, все поплыло вокруг, чувства мои звенели, захлестывали меня, как накативший прибой. Мы соприкасались кожей, просто прижимаясь друг к другу и упиваясь счастьем принять наконец то, что мы могли дать друг другу. Каждое прикосновение его губ, его рук пронзало меня, как током насквозь, и, наконец, я обезумела от нетерпения: мне хотелось только одного, чтобы он вошел в меня, вошел не нежно, а сгорая от своего всепоглощающего, сокрушительного желания достигнуть тех же высот, которых искала я.
— Кэтрин, Кэтрин! Скорее же кончай!
О чем это он? Я была под ним и делала, что могла. Кончать что? Он был мокрым и скользким от пота. Мои ноги обхватывали его за талию, и я чувствовала, как он напряжен всем своим телом, а он все говорил, чтобы я кончала. Потом он дико застонал и сдался.
Горячие потоки вырвались из него, и я с восторгом почувствовала, как они орошают мои внутренности, а потом — все было кончено, и он вышел из меня. Но я не достигла вершины, не слышала звона колокольчиков, не взорвалась изнутри, как он. Это было написано у него на лице: теперь оно было успокоенным, умиротворенным и светилось счастьем. Как мужчинам это легко дается! А мне хотелось еще. Я только что была в предвкушении праздничных фейерверков, и внезапно все кончилось. Все кончилось, лишь его сонные руки блуждали по долинам и пригоркам моего тела, а потом он заснул. Его нога придавила своей тяжестью мою. А я лежала, смотрела в потолок, и слезы стояли в моих глазах. Прощай, Кристофер Долл, ты наконец свободен.
Меня разбудил солнечный свет. Пол, опершись на локоть, мечтательно смотрел на меня.
— Ты такая молодая, такая красивая, такая желанная. Ты ведь ни о чем не жалеешь, правда? Надеюсь, тебе теперь не хочется, чтобы все было по-другому?
Я теснее прижалась к нему.
— Объясни, пожалуйста, одну вещь. Почему ты все время просил меня кончить? Он расхохотался.
— Кэтрин, любовь моя, — наконец смог выговорить он. — Я чуть не умер, пытаясь сдержаться, чтобы и ты достигла оргазма. А теперь ты смотришь на меня невинными голубыми глазами и спрашиваешь, что я имел в виду. Я думал, твои балетные партнеры все тебе объяснили. Только не говори, что ты ничего не читала об этом в книжках.
— Ну, у мамы в комоде лежала одна книга… Но я только смотрела фотографии. Текста я не читала. Правда, Крис читал, но он и ходил в ее спальню чаще, чем я.
Он прокашлялся.
— Я мог бы рассказать тебе, что я имел в виду, но лучше это показывать. Слушай, ты правда представления об этом не имеешь?
— Ну, конечно, имею, — ответила я, защищаясь. — Предполагается, что меня должны пронзить молнии, так что я остолбенею и потеряю сознание, потом я расщеплюсь на атомы и буду плавать в пространстве, а потом опять соберусь воедино, только эти атомы будут мельтешиться во мне, поэтому я вернусь в реальный мир с отблесками звезд в мечтательном взоре, такими же, какие были у тебя.
— Кэтрин, не вынуждай меня любить тебя слишком сильно.
Он казался серьезным, как будто в таком случае я нанесла бы ему глубокую рану.
— Я постараюсь любить тебя так, как ты этого хочешь.
— Сначала я побреюсь, — сказал он, отбрасывая покрывало и собираясь вставать. Я потянула его назад.
— Мне нравится, какой ты сейчас — темный и опасный.
Я с готовностью отдалась всем желаниям Пола. Мы тщательно скрывали наши свидания от Хенни. В выходные Хенни я стирала простыни, которые были точь-в-точь такие же, как испачканные нами, а те я прятала, выжидая удобного момента, чтобы постирать и их. Кэрри была совершенно ненаблюдательна, как существо из другого мира. Но когда дома бывал Крис, мы были вдвойне осторожны и даже не смотрели друг на друга, чтобы не выдать себя. Теперь я чувствовала себя чужой Крису, как будто я его предала.
Я не знала, долго ли будет продолжаться наше безумие. Я мечтала о неугасимой страсти, о вечном экстазе. Но в глубине души я догадывалась, что такой восторг не может длиться бесконечно. Я должна была скоро наскучить ему, ведь я была всего лишь ребенком, чей интеллектуальный уровень не соответствовал его, и он должен был вернуться к своим старым привычкам, к Тельме Меркель, например. Может Тельма Меркель была с ним на том конгрессе, правда, у меня хватало ума не спрашивать его о том, чем он занимался до меня. Я хотела давать ему все то, в чем ему отказывала Джулия, и давать с радостью, не выставляя счетов при расставании.
Но в моменты страсти я чувствовала себя такой боль-шой и великодушной, я торжествовала от бескорыстности наших отношений. И я думаю, что бабушка с ее разговорами о зле и грехе преувеличивала специально, потому что это было так опасно.
Для меня было очень важно, что подумает Крис. Я не хотела, чтобы Крис думал обо мне дурно. «Господи, пожалуйста, дай Крису узнать, почему я это делаю! Я люблю Пола, действительно люблю!»
После Дня Благодарения у Криса было несколько дней каникул, и когда мы все сидели в столовой, а Хенни суетилась рядом, Пол спросил нас, чего бы мы хотели на Рождество. Это должно было быть наше третье Рождество с Полом. В конце января я заканчивала школу, времени у меня было немного, потому что моей следующей станцией должен был быть Нью-Йорк.
Я ответила первой и сказала Полу, что я хочу на Рождество. Я хотела в Фоксворт Холл. Крис удивленно уставился на меня, а Кэрри начала плакать.
— Нет! — твердо заявил Крис. — Мы не будем бередить залеченные раны.
— Мои раны не залечены! — так же твердо ответила я. — И не будут залечены, пока не свершится правосудие!
ФОССВОРТ ХОЛЛ, ВИД СНАРУЖИ
Едва я это сказала, он закричал:
— Нет! Почему ты не оставишь прошлое в покое?
— Потому что я не такая, как ты, Кристофер! Тебе нравится делать вид, будто Кори умер не от отравления мышьяком, а от воспаления легких, так тебе удобнее думать! Но именно ты убедил меня в том, что это ее рук дело! Так почему бы нам не поехать туда и не проверить, есть ли в какой-нибудь больнице заключение о смерти Кори?
— Кори мог умереть и от воспаления легких. У него были все симптомы.
— Как нескладно он это сказал, знал ведь, что защищает ее.
— Подождите минутку, — сказал Пол, который сидел тихо, пока не увидел, что у меня из глаз уже летят молнии. — Если Кэти считает, что должна это сделать, зачем ей мешать, Крис? Правда, если ваша мать поместила. Кори в больницу под чужим именем, это будет трудно проверить.
— Она и на надгробье написала вымышленное имя, — сказал Крис, бросив на меня долгий, полный ненависти взгляд.
Пол стал размышлять вслух о том, как нам найти могилу, если мы не знаем имени. Я решила, что знаю ответы на все эти вопросы. Если она положила Кори в больницу под чужим именем, то под этим же именем он и похоронен.
— Послушай, Пол, раз ты врач, то ты ведь можешь получить доступ к больничным книгам?
— Ты действительно этого хочешь? — спросил он. — Это наверняка пробудит неприятные воспоминания и, как сказал Крис, разбередит залеченные раны.
— Мои раны не залечены и никогда не залечатся! Я хочу положить цветы на могилу Кори. Я думаю, Кэрри будет спокойнее знать, где он похоронен, и мы сможем время от времени ездить к нему на могилу. Крис, ты можешь в этом не участвовать, если тебе это так не нравится!
Пол пытался выполнить мои желания, даже несмотря на то, что Крис был против. Крис все же поехал с нами в Шарноттсвилль и сидел с Кэрри на заднем сиденье. Пол заходил в больницы и очаровывал медсестер настолько, что они давали ему просмотреть записи. Мы с ним изучали их, а Крис и Кэрри ждали снаружи. Мы выяснили, что два года назад в конце октября ни один восьмилетний мальчик не умер от пневмонии. И не только это: на кладбищах не было записей о том, что в это время был похоронен ребенок такого возраста! Но все же я упрямо прошла все кладбища, подозревая, что мама могла солгать и написать
