девчонка. — Давным-давно умерла.
— Ясно. Мне все ясно. Трое юных незаконнорожденных детей Фоксворта мечтают получить свою долю наследства, шантажируя мою жену, так?
— Нет, не так! Это делала я одна. Ни брат, ни сестра в этом не участвовали. Когда я писала эти письма, я была действительно в отчаянном положении, да и сейчас не намного лучше. Те сто тысяч, что я получила по страховке, разлетелись в один момент. Мой муж сумел наделать массу долгов, и у нас были огромные задолженности за жилье и машину. К тому же мне пришлось оплатить его больничные счета, расходы на похороны и все, что связано с появлением на свет ребенка. Я могла бы всю ночь рассказывать вам о проблемах своей балетной школы, и как я обманулась, поверив, что это будет прибыльное дело.
— А на самом деле — нет?
— Нет, когда оно зависит от стольких богатеньких девочек, которые по три раза в год уезжают отдыхать, и которым на самом деле нет дела до танцев. Все, что им. нужно — это красиво выглядеть и чувствовать себя грацией. Будь у меня хотя бы один действительно хороший ученик, оно бы того стоило. Но его нет, ни одного.
В глубокой задумчивости он барабанил пальцами по скатерти. Затем он закурил еще сигарету, не оттого, что ему так хотелось курить, а просто чтобы занять чем-нибудь свои беспокойные пальцы. Он глубоко вдохнул в себя дым и посмотрел мне прямо в глаза.
— Буду с вами предельно откровенным, Кэтрин Дал. Во-первых, я не знаю, говорите ли вы правду или лжете, но вы действительно похожи на род Фоксвортов. Во-вторых, мне не нравятся ваши попытки шантажировать мою жену. В-третьих, мне не нравится видеть ее несчастной до такой степени, что она рыдает. В-четвертых, я очень сильно ее люблю, хотя бывают минуты, не стану отрицать, когда мне хочется задушить это прошлое, которое в ней сидит. Она никогда не говорит о нем, она полна тайн, которые никогда не откроет мне. И одна из этих великих тайн, о которых я прежде ничего не слыхал — это то, что Малькольм Нил Фоксворт, добропорядочный, набожный, святой человек, был в любовной связи после сердечного приступа. Я знаю, что до болезни у него был роман, но только один, не более того.
О! Он, оказывается, осведомлен лучше меня! Я запустила стрелу в небо, не подозревая, что она попадет прямо в яблочко!
Барт Уинслоу окинул взглядом кафе. Стали появляться семьи — из тех, кто обедает рано. Наверное он боялся, что его могут узнать и доложить его жене, моей матери.
— Ну что ж, Кэти, пойдемте отсюда, — предложил он, поднимаясь из-за столика и предлагая мне руку. — Вы можете пригласить меня выпить к себе домой, и тогда мы сможем посидеть и обсудить все более подробно.
Спустились сумерки, словно тень, быстро брошенная на горы, и вот уже это был не день, а вечер, и мы уже целую вечность сидели в этом кафе. На улице он протянул мне мою вязаную кофту, чтобы я одела ее, хотя воздух был настолько свеж, что я бы, пожалуй, предпочла пальто или куртку.
— Ваш дом, где это?
Я объяснила, и он слегка смутился.
— Может нам не стоит туда идти? Меня там могут многие увидеть… — (Конечно, тогда он еще не знал, что я выбрала этот коттедж главным образом из-за того, что задней стороной он выходил на лес, и любой человек мог тайком прийти и уйти, не опасаясь, что его увидят.) — Мое лицо часто мелькает в газетах, — продолжал он, — ваши соседи наверняка заметят меня. Может быть лучше вам позвонить своей няньке и попросить ее посидеть с малышом еще какое-то время?
Я так и сделала, поговорив сначала с Эммой Линдст-ром, а затем и с самим Джори, попросив его быть послушным мальчиком и вести себя хорошо, пока мама не придет.
У Барта была холеная черная машина — «Мерседес». Она скользила вперед наподобие одной из шикарных машин Джулиана, причем была такой тяжелой, что не рычала и не громыхала, а уверенно и бесшумно шла по извилистой горной дороге.
— Куда вы меня везете, мистер Уинслоу?
— В то место, где мы сможем поговорить без чужих ушей и глаз. — Он взглянул на меня и ухмыльнулся. — Вы, кажется, изучали мой профиль. Ну и как?
Кровь жарко хлынула мне в лицо. От сознания этого я покраснела еще сильней, и меня обдало жаром. В моей жизни было полно красивых мужчин, но этот мужчина сильно отличался от всех, с кем мне доводилось общаться прежде. Эдакий распущенный бандит, чье присутствие наполняло меня сигналами тревоги: «Потише с этим типом!» Пока я изучала его лицо, моя интуиция предостерегала меня. Все в нем, начиная с его дорогого, красиво сшитого костюма, кричало о том, что если он чего захочет, то добьется своего со всей решимостью.
— Ну-у, — протянула я, пытаясь обратить все в шутку, — ваша внешность велит мне дать деру и побыстрее запереть за собой дверь!
Он снова нехорошо ухмыльнулся, явно довольный собой.
— Значит вы находите меня волнующим и несколько опасным. Прекрасно. Быть красивым, но скучным куда хуже, чем очаровательным уродом, не так ли?
— Вот уж не знаю. Если мужчина приятен и достаточно умен, я подчас забываю, как он в действительности выглядит, и для меня он красив независимо ни от чего.
— Следовательно, вам нетрудно угодить. Я отвела глаза и села прямо.
— На самом деле, мистер Уинслоу…
— Барт.
— На самом деле, Барт, мне очень трудно угодить. Я склонна заранее водружать мужчин на пьедестал и воображать их идеальными. Как только я обнаруживаю, что ноги у них слеплены из глины, я перестаю их любить и становлюсь совершенно безразличной.
— Немногие женщины могут похвастать, что знают так хорошо сами себя,
— задумчиво сказал он. — Большинство так никогда и не узнают, что же скрывается за их собственным фасадом. Ну что ж, по крайней мере я знаю теперь, на что могу рассчитывать — на роль сексуального символа, далекого от пьедестала.
Ну уж! Его-то я уж никогда не поместила бы на пьедестал. Я знала, что это за тип: бабник, дон-жуан, ветер и огонь, способный запросто свести с ума ревнивую жену! Нет сомнения, что моей матери не пришлось покупать учебника по сексу, чтобы научить его когда, и как, и где! Уж он-то знал все сам.
Он резко остановил машину и обернулся ко мне. Даже в темноте блики его темных глаз сверкали. Глаза, слишком полные жизни и желания для мужчины, в котором должны были бы уже прослеживаться признаки старения. Он на восемь лет моложе моей матери. Значит, ему сорок — самый привлекательный возраст для мужчины, самый уязвимый возраст, время задуматься над тем, что молодость проходит. Ему сейчас надлежит одерживать новые победы, прежде чем сладкая и мимолетная птица юности улетит, унося с собой всех молоденьких и хорошеньких девушек, которые могли бы принадлежать ему. И он должен уже чувствовать усталость от жены, которую он так хорошо знает, хотя он и признался, что любит ее. Почему тогда его глаза горят, бросая мне вызов? О, мама, где бы ты ни была, тебе надо встать на колени и молиться, ибо я не намерена щадить тебя, как и ты не пощадила нас!
Сидя в машине и пытаясь разобраться, что он за человек, я пришла к выводу, что это не тот тихий, готовый к самопожертвованию тип мужчины, образцом которого был Пол. Этого мужчину не придется соблазнять. Он сделает это сам, причем в стремительном темпе. Он будет преследовать свою жертву, как черная пантера, пока не добьется своего, а потом удалится, оставив меня одну, и все будет кончено. Он не собирается упускать свой шанс стать наследником миллионного состояния и наслаждаться всеми удовольствиями, которые можно купить за эти миллионы, случайно попавшие в его поле зрения вместе с женой. В голове у меня вспыхивали и гасли красные огни… осторожней… веди себя как следует, ибо в противном случае тебе грозит опасность.
Пока я оценивала его, он точно так же оценивал меня. Не слишком ли сильно я напоминала ему его жену? Тогда для него не будет никакой разницы. Или мое сходство с ней — это преимущество? В конце концов ведь мужчины склонны без конца влюбляться в женщин одного и того же типа.
— Прекрасный вечер, — сказал он. — Это мое любимое время года. Осень так чувственна, даже больше весны. Пройдемся, Кэти? Это место навевает на меня странную меланхолию, как если бы мне следовало торопиться поймать что-то самое прекрасное в моей жизни, которое до сих пор лишь ускользало от
