босоножки до бедра. Он не мог отвести от нее глаз.
— Прошу извинить меня за такие бокалы, — сказала я вкрадчиво, довольная выражением его лица. — В этой хижине у меня нет места, чтобы как следует распаковать все свои вещи. Почти весь мой хрусталь еще упакован, и под рукой только бокалы для вина и стаканы для воды.
— Скотч есть скотч, как бы его ни подавали. А что это такое вы пьете?
Он перевел взгляд на низкий вырез моего платья.
— Берете свежевыжатый апельсиновый сок, капельку лимонного сока, сбрызгиваете это все водкой, каплей кокосового масла и кидаете вишенку, чтобы было потом чем заесть. Я называю это «Девичий восторг».
Поговорив несколько минут, мы перебрались за обеденный стол неподалеку от камина и принялись за еду при свете свечей. То и дело он ронял вилку или ложку, и тогда я, или мы оба вместе, нагибались за ней и хохотали над своим стремлением опередить один другого. Всякий раз первой была я. Он никак не мог сразу найти упавшую вилку: ему слишком мешал вид услужливо распахивающегося на груди выреза моего платья.
— Очень вкусная курица, — объявил он, уничтожив в десять минут плод пятичасового изнурительного труда. — Я вообще-то курицу не очень люблю; где это ты выучилась так готовить?
Я ответила ему правду:
— Меня научила русская балерина, которая была здесь на гастролях. Мы подружились. Они с мужем гостили у нас с Джулианом, и когда мы не выступали и не переезжали с места на место, или не занимались покупками, мы вместе готовили. Чтобы накормить нас четверых, надо было приготовить четыре цыпленка. Теперь вы знаете всю правду о балеринах: когда дело касается еды, мы вовсе не такие утонченные. Конечно после представления. До выступления мы едим очень мало.
Он улыбнулся и облокотился на столик. В его глазах отражался огонь свечи, озаряя их демоническим светом.
— Скажи честно, Кэти, зачем ты приехала в это захолустье, и зачем я понадобился тебе на роль любовника?
— Вы себе льстите, — сказала я как можно более равнодушным тоном, отмечая про себя, что мне удается соблюсти внешнюю холодность, тогда как внутри у меня клокочут и борются самые противоречивые чувства.
Это было похоже на мандраж перед выходом на сцену, когда стоишь за кулисами вся в напряжении. И это было самым важным представлением в моей жизни.
И вдруг словно по какому-то волшебству я почувствовала, что я уже на сцене. Мне не пришлось долго размышлять о том, что делать и говорить, чтобы очаровать его и навеки приковать к себе. Сценарий был написан давным-давно, еще когда мне было пятнадцать лет, и я сидела взаперти наверху. Да, мамочка, первый акт начинается. И сценарий написан умелой рукой человека, который отлично знает предмет. Я просто не могла провалиться.
После обеда я предложила Барту партию в шахматы, и он согласился. Как только стол был убран и грязные тарелки свалены в мойку, я поспешила за доской. Мы принялись расставлять две армии средневековых воинов.
— Это как раз то, зачем я сюда пришел, — сказал он, бросая на меня тяжелый взгляд, — поиграть в шахматы! Я принял душ, побрился, надел свой лучший костюм, чтобы сыграть в шахматы!
Он улыбнулся обезоруживающей улыбкой.
— Если я выиграю, каков будет приз?
— Еще одна партия.
— А когда я выиграю и ее?
— Если вы выиграете две партии, будет решающая игра. И, пожалуйста, не надо ухмыляться так самодовольно. Меня учил играть большой мастер. — Конечно, это был Крис.
— А когда я выиграю и решающую партию — тогда что я получу в награду?
— Тогда вы сможете отправиться домой и уснуть очень довольный собой.
Он неторопливо поднял шахматную доску с выстроенными на ней фигурами из слоновой кости и поставил ее на холодильник. Взяв меня за руку, он потянул меня в гостиную.
— Заведи музыку, балерина, — сказал он тихо, — и давай потанцуем. Ничего затейливого, просто что- нибудь легкое и романтичное.
Эстраду я могла слушать только по автомобильному радио, да и то, чтобы скрасить долгую и скучную дорогу, когда же доходило до расходов на пластинки, я покупала классическую или балетную музыку. Однако сегодня я специально купила «Ночь создана для любви». И вот пока мы танцевали под нее у меня в гостиной, освещавшейся только пламенем камина, я вспомнила о сухом и пыльном чердаке и о Крисе.
— Почему ты плачешь, Кэти? — тихо спросил он и повернул мою голову, так что его щека намокла от моих слез.
— Не знаю, — всхлипнула я. И это была правда.
— Да нет, ты знаешь, — сказал он, прижимаясь своей гладкой щекой к моей и продолжая танцевать. — Ты прямо-таки интригуешь меня своей противоречивостью: наполовину дитя, наполовину обольстительница, наполовину ангел.
Я коротко и горько рассмеялась.
— Так думают о женщинах все мужчины. Как о маленьких девочках, о которых им нужно заботиться. А я вот знаю, что мужчины сами куда в большей степени дети, и это факт.
— Тогда поздоровайся с первым взрослым мужчиной в твоей жизни.
— Вы далеко не первый самонадеянный, самоуверенный мужчина в моей жизни!
— Но я буду последним. И самым важным — таким, кого ты никогда не забудешь.
О, ну зачем он это сказал? Крис был прав. Этот мужик просто сводил меня с ума.
— Кэти, ты и в самом деле думала, что можешь добиться чего-нибудь от моей жены с помощью шантажа?
— Нет, я просто попробовала. Я дура. Я слишком многого жду, а потом злюсь, когда ничего не получается по-моему. Когда я была молода, полна надежд и амбиций, я не подозревала, что так часто буду терпеть боль и разочарование. Я думала, что очерствею, перестану чувствовать боль, но всякий раз мой хрупкий панцирь крошился и опять с некоей символической настойчивостью я проливала слезы, а вместе с ними и кровь. Я снова собиралась в кулак, продолжала свое дело, убеждая себя, что на все есть причина, и в один прекрасный момент она станет мне понятна. Когда же я получу все, что хочу, я молю Господа, чтобы он продлил это состояние настолько, чтобы я успела его осознать, с тем, чтобы, когда оно кончится, я не испытывала снова боль, ибо была бы готова к тому, что это не может продолжаться до бесконечности. Я, как пончик, вечно с дырой посередине, и я все время ищу недостающую часть, это все продолжается и продолжается и, наверное, не закончится никогда…
— Ты несправедлива сама к себе, — тихо сказал Барт. — Ты лучше других знаешь, где эта недостающая часть, иначе меня бы здесь не было.
Его голос звучал так тихо и нежно, что я просто положила голову ему на плечо, и мы продолжали танцевать.
— Ты ошибаешься, Барт, я не знаю, почему ты здесь. Я не знаю, чем заполнить свои дни. Когда я веду урок или когда занимаюсь с сыном — я живу, но когда он спит, и я одна, я не знаю, куда себя деть. Я знаю, Джори нужен отец, и когда я думаю о его настоящем отце, я понимаю, что все делала не так. Я достаточно читала газетные ревю о себе, которые вопят всегда о моем высоком потенциале, но в личной жизни я всегда допускала одни ошибки, так что мои профессиональные достижения не имеют в данном случае никакого значения.
Я перестала переставлять ноги и засопела, пытаясь спрятать лицо, но он поднял его, вытер мне слезы и протянул свой платок, чтобы я высморкалась.
Затем наступило молчание. Долгое, долгое молчание. Наши глаза встретились и остались так, а сердце у меня забилось чаще.
— Твои проблемы очень просты, Кэти, — начал он. — Тебе нужен только кто-то вроде меня, кому нужна такая, как ты. Если Джори нужен отец, то мне нужен сын. Видишь, как легко разрешаются все самые сложные проблемы?
