бежал все дальше и дальше, без передышки, потому что чувствовал, что его преследуют. Он бежал до наступления темноты и только тогда дал себе отдых. А наутро он снова пустился в бегство. Почувствовав себя наконец в безопасности, он схоронился в укромном тайнике и здесь терпеливо ждал, пока не затянулась рана. Лишь тогда покинул он свое убежище, и весь лес признал его героем. Он, правда, прихрамывает, но ведь это почти незаметно. Так ему, во всяком случае, кажется…
О чем бы ни говорили во время этих вечерних сборищ, кончалось все разговором о Нем. О том, как ужасен Его облик — никто не смеет взглянуть Ему в лицо, — о возбуждающем, едком запахе, который Он несет с собой. Бемби тоже мог бы кое-что порассказать об этом, но он был слишком хорошо воспитан, чтобы вмешиваться в беседу взрослых. Этот загадочный запах имеет тысячи оттенков, и все же его узнаешь мгновенно по тому ужасу, который он несет в себе.
Говорили о том, что для ходьбы Он пользуется только двумя ногами, и поражались удивительной силе и ловкости Его рук. Но тетя Неттла придерживалась особого мнения:
— По-моему, в этом нет ничего особенного. Белочка делает передними лапками все, что ей нужно, и любая маленькая мышка проделывает такие же фокусы. — Она победоносно откинула голову.
— Ого! — дружно вскричали остальные и дали понять тете Неттле, что это совсем не одно и то же. Но тетя Неттла не сдавалась.
— А сокол? — воскликнула она. — А сарыч? А сова? У них всего-то по две ноги, и, когда им надо чего-нибудь взять — так, кажется, это у них называется, — они преспокойно стоят на одной-единственной ноге, а действуют другой. Это куда труднее, и Ему нипочем так не сделать!
Тетя Неттла отнюдь не была склонна чему-либо удивляться в Нем: она ненавидела его от всего сердца.
— Он отвратителен! — говорила она и твердо стояла на том.
Ей и не думали возражать — едва ли кто из присутствующих находил Его симпатичным.
Дело запуталось, когда речь зашла о том, что у Него есть еще и третья рука.
— Старая басня! — отрезала тетя Неттла. — Никогда я этому не поверю!
— Да? — вмешался Ронно. — А скажите на милость, чем же Он раздробил мне ногу?
— Это твое дело, дорогой мой, — беззаботно ответила тетя Неттла, — мне-то Он ничего не раздробил.
Тетя Энна сказала:
— Я многое повидала на своем веку и думаю, что разговоры о третьей руке не лишены основания.
Юный Карус заметил вежливо:
— Я присоединяюсь к вам. Дело в том, что я знаком с одной вороной… Карус замялся и обвел взглядом присутствующих: не смеются ли над ним; но, увидев внимание на лицах слушателей, успокоился и продолжал: — Ворона чрезвычайно сведуща… Я позволю себе это заметить, удивительно сведуща. И она говорит, что Он в самом деле пользуется третьей рукой, хотя и не всегда. Третья рука, говорит ворона, очень злая. Она не растет у Него из тела, как две другие, Он носит ее за плечом. Ворона утверждает, что всегда может заранее сказать, опасен Он или нет. Если Он приходит без третьей руки, Его нечего опасаться…
Тетя Неттла засмеялась:
— Твоя ворона чрезвычайно глупа, дорогой Карус, можешь мне поверить. Будь у нее хоть какой-то умишко, она бы знала, что Он всегда опасен.
Но с ней не согласились.
Мать Бемби сказала:
— Все же среди Них попадаются и такие, что не опасны. Это как-то сразу чувствуется.
— Ах, вот что! — усмехнулась тетя Неттла. — И, конечно, ты спокойно ждешь, когда Он приблизится, чтоб сказать ему: добрый вечер!
— Нет, — мягко ответила мать, — я все-таки убегаю…
Нежданно Фалина воскликнула:
— Нужно всегда удирать!
Все засмеялись. Но постепенно веселье, вызванное выходкой Фалины, стихло. Оленям казалось, будто что-то мрачное, давяще-душное нависло над ними. Ведь как ни называй это — третьей ли рукой или как-то иначе, — гибель не заговоришь словом. Немногие сталкивались с Ним вплотную, большинство знало о Его повадках лишь понаслышке. Вот Он стоит вдалеке, недвижно, и вдруг что-то такое происходит, раздается громкий треск, подобный удару грома, вылетает огонь. Это чья-то смерть.
Олени тесно прижались друг к другу, всей слабостью сердца ощущая ту темную власть, которая безраздельно господствовала над ними. Жадно внимали они рассказам, полным ужаса и крови. События недавних дней перемежались с преданиями далекой старины, ибо Он был всегда и всегда нес с собой смерть, и каждый невольно думал, чем бы умилостивить Его, как избежать Его роковой власти.
— Как же так получается, — сказал вдруг Карус, — что Он убивает на расстоянии?
— А ты бы спросил свою умную ворону, — усмехнулась тетя Неттла.
— Я уж спрашивал, она сама не знает…
— Кстати, Он убивает и ворон на деревьях, когда захочет, — заметил Ронно.
— И фазанов в воздухе, — вставила тетя Энна.
Мать Бемби сказала:
— Он швыряет свою руку. Так мне говорила моя бабушка.
— Да? — усомнилась тетя Неттла. — А что же это такое, что так громко хлопает?
— Когда Он бросает свою руку, — пояснила мать Бемби, — вспыхивает огонь и ударяет гром. Он весь состоит из огня.
— Простите, — сказал Ронно, — то, что Он весь из огня, конечно, верно, но насчет руки вы заблуждаетесь. Рукой нельзя нанести такую рану, какую вы видите. Это, скорее, зуб. Он мечет в нас зуб. Понимаете — зуб, это многое объясняет. Мы же знаем, что бывают смертельные укусы.
Юный Карус глубоко вздохнул:
— Он никогда не перестанет нас преследовать.
Тогда заговорила Марена, девушка, почти ребенок:
— Говорят, в один прекрасный день Он придет к нам и будет так же добр, как мы. Он будет с нами играть. Весь лес станет счастливым, наступит всеобщее примирение.
— Нет уж! — со смехом воскликнула тетя Неттла. — Пускай лучше Он будет сам по себе, а нас оставит в покое.
Тетя Энна сказала:
— Но… так тоже нельзя говорить…
— Почему же? — возразила тетя Неттла. — Я Ему ни на грош не верю. Помилуйте! С тех пор как мы себя помним, Он убивает нас: наших сестер, братьев, матерей. С тех пор как существует мир, нет для нас покоя. Он убивает нас всегда, когда увидит, а мы должны с Ним мириться? Какая все это чепуха!
Марена обвела всех большими глазами, источающими спокойный, ясный свет:
— Всеобщее примирение — не чепуха, оно должно когда-нибудь наступить.
Тетя Неттла отвернулась.
— Пойду-ка поищу чего-нибудь поесть, — сказала она ворчливо и покинула общество.
Зима продолжалась. Порой непогода стихала — ненадолго опять валил снег, наметывая огромные, непролазные сугробы. Когда же пригревало солнце, снег подтаивал. Ночью его прихватывало морозом, на поверхности застывала тонкая ледяная корочка. Стоило поскользнуться, и корочка трескалась, острые ее края больно ранили нежные суставы ног.
Последние дни стоял трескучий мороз. Ядреный, звенящий воздух был чист и прозрачен. Но в притихшем, будто очарованном, лесу вершились страшные, кровавые дела.
Ворона напала на маленького больного сына зайца и заклевала его насмерть. Долго звучал в лесу его тонкий, страдающий голосок. Друг-приятель заяц находился в это время в пути, и, когда до него дошло печальное известие, он едва не лишился рассудка.
