Хотя я предполагаю, что Ле Мир было не привыкать к мгновенным победам.
В тот день, по крайней мере, у нее были причины этого ожидать. Она радовала глаз, а что может быть более высокой оценкой женской красоты, в полном смысле этого слова?
Сияющая, восхитительная, неотразимая. Я должен был признать, что мое первое впечатление оказалось слишком слабым.
Мы провели в беседе около часа. Гарри особенно нечего было говорить, он сидел, пожирая Ле Мир глазами, и с трудом сохранял самообладание, когда она обращалась к нему с вопросом или просила подтвердить ее суждения. Никогда, я полагаю, не было у женщины более ясного и приятного свидетельства своей власти, потому как Гарри был отнюдь не дурак, готовый позабыть все на свете ради первого же милого личика, встретившегося на его пути.
Она просто ошеломила его, и я повторяю, что для меня в этом не было ничего удивительного, поскольку и мое сердце билось неровно. Она предложила нам отобедать с ней.
Я сослался на встречу в клубе и подавал Гарри знаки, чтобы он поступил так же. Но он был совершенно потерян и не обращал на меня никакого внимания. Он с благодарностью принял приглашение, с откровенным восторгом, и я оставил их вдвоем.
Он пришел домой вечером, около десяти часов. Я был в библиотеке и, услышав, что он вошел в прихожую, позвал его.
Что за лицо у него было! Его губы нервно дрожали, глаза горели, словно у сумасшедшего. Я в изумлении привстал с кресла.
— У меня нет времени, — возразил он в ответ на мое предложение скоротать часок-другой за бутылкой вина. — Мне нужно написать пару писем и… и немного поспать.
— Ты только что от Ле Мир?
— Да.
Я посмотрел на часы:
— И о чем же вы говорили?
— О, обо всем и ни о чем. Я говорю, она очаровательна.
Он был забавен в своей попытке изобразить безразличие.
— Ты так считаешь?
— Конечно.
— Она, кажется, увлеклась тобой.
Гарри заметно покраснел.
— Едва ли, — сказал он, но в словах его была различима надежда.
— Она вряд ли подходит тебе, Гарри. Ты знаешь это.
Ты ведь не собираешься ничего такого предпринимать?
— Такого… Не знаю, что ты имеешь в виду.
— Да, собираешься… Тебе прекрасно известно, что я имею в виду. Сказать откровенно, Ле Мир — опасная женщина. Во всем мире нет подобной ей, и, Гарри, мой мальчик, сохраняй спокойствие и действуй осмотрительно.
Он стоял некоторое время, глядя на меня молча и почти сердито, затем открыл рот, словно хотел заговорить, но в конце концов развернулся и, не говоря ни слова, направился к двери. Там он снова нерешительно остановился и, немного помявшись, промолвил:
— Утром я уезжаю с Дезире. — И в следующий миг его уже не было.
— Дезире!
Он назвал ее Дезире!
Думаю, я улыбался в течение часа, вспоминая об этом, однако мои размышления не были свободны от опасений, я действительно чувствовал некоторое беспокойство. Не то чтобы я недооценивал обаяние и власть Ле Мир. Признаться, мой душевный покой был результатом моего собственного тщеславия. Она позволила мне поверить в то, что стала моим другом.
Прошла неделя… Унылая неделя, в течение которой я не часто видел Гарри и ни разу — Ле Мир. В то время, помню, меня интересовали некоторые химические эксперименты, и я редко выходил из дому. Тогда — это было в пятницу — Гарри нашел меня в лаборатории, чтобы сказать, что уходит. В ответ на мой вопрос «Куда?» он сказал:
— Я не знаю.
— Надолго?
— О, на неделю, возможно, на месяц.
Я смотрел на него строго, но не сказал ничего. Этого и не следовало делать, чтобы не вынуждать его уклоняться от вопросов. Рано утром он уехал, с тремя чемоданами, избавив меня от прощания. Как только он ушел, я направился к телефону, чтобы позвонить Ле Мир, но, поразмыслив, вернулся в лабораторию, пожимая плечами.
В следующий понедельник Ле Мир должна была в первый раз появиться в Стьювезанте. Я не думал о том, чтобы пойти, но в полдень понедельника позвонил Билли де Монт и сказал, что у него есть лишний билет и он приглашает меня составить ему компанию.
Мне действительно было довольно интересно увидеть выступление Ле Мир и то, как ее примут.
Мы обедали в клубе и пришли в театр довольно поздно. Публика была блестящая, и, хотя я в своей неопытной юности года два был постоянным посетителем театральных премьер, думаю, никогда не видел такого представления моды и гения в Америке, кроме как в опере.
Мы с Билли расположились в партере, где-то в двенадцатом ряду, и лица многих из сидевших вокруг были мне знакомы. Была ли Ле Мир хорошей танцовщицей или нет — не важно, но у нее, несомненно, был хороший рекламный агент или она сама была им. Мы должны были скоро получить хотя бы частичное подтверждение опережавшей ее славы.
Множество гневных слов обрушилось на голову балерины в тот памятный вечер. Миссис Фредерик Марстон, я помню, назвала ее наглой девкой, но миссис Марстон никогда не бывала оригинальна. Еще слышалось: опрометчивая, нахальная, дерзкая, вызывающая — и все это непременно сопровождалось угрозами.
Нет ничего удивительного, что люди светские, богатые и значительные негодовали и возмущались. Ведь они оделись, наскоро пообедали и проделали весь этот путь в центр города, чтобы увидеть Ле Мир. Они сидели, ожидая ее два с половиной часа в душном театре, а балерина так и не появилась.
Наконец, около одиннадцати часов директор театра сделал объявление.
— Я не могу понять, — сказал он, ломая себе руки от волнения и отчаяния, — я не могу понять, почему балерина не приезжает.
Она репетировала в театре в прошлый четверг в полдень, и тогда казалась вполне настроенной на выступления. С того времени у театра не было с ней никаких сношений, но все шло гладко, и у них не было причин опасаться подобного конфуза.
Они послали к ней в отель, но ее там не было — она уехала, забрав свой багаж.
Она отбыла в пятницу, не оставив никакого сообщения о своем новом местонахождении.
Они обращались в полицию, в отели, на железные дороги, в пароходные компании — все тщетно.
Директор только надеялся, он надеялся всем сердцем, что его откровенное объяснение успокоит любезных посетителей и предотвратит их негодование, и они поймут…
Мы с Билли де Монтом ушли из театра как можно быстрее и направились на север по Бродвею.
Мой компаньон безудержно смеялся.
— Какая шутка! — воскликнул он. — И, боже, какая женщина! Она появляется, переворачивает город с ног на голову и исчезает, оставив его в таком положении. Я все бы отдал, чтобы познакомиться с ней!
Я кивнул, но ничего не сказал. На Сорок второй улице мы повернули на восток, к Пятой авеню, и спустя несколько минут были в клубе.
Я отвел де Монта в уединенный уголок гриль-бара и там, за бутылкой вина, заговорил.
— Билли, — сказал я, — есть одна трудная задача. Ты мой старый друг, ты довольно благоразумен и можешь мне помочь. Ле Мир исчезла. Я должен найти ее.
— Найти Ле Мир? — Он уставился на меня в изумлении. — Зачем?
— С ней мой брат Гарри. — Затем я объяснил в нескольких словах, что смог, и, думаю, закончил
