который мне только приходилось видеть. Ты знаешь, кто их принес?
— Сегодня что — суббота?
— Да. А вчера была пятница.
— Тогда это был мистер Дрискол.
— О! — Лиля замялась. — А… а кто приносил их в четверг?
— Мистер Дюмэн, француз.
— А в среду?
Джимми ничего не ответил и посмотрел на девушку испытующе.
— День мистера Ноултона — суббота, — наконец сказал он. — То есть сегодня.
Лиля зарделась.
— Джимми! — воскликнула она.
— О, перестань! Думаешь, я ничего не вижу? Мальчики и женщины замечают все-все.
Лиза промолчала. Однако вечером взяла букет домой.
А то, что она с ним делала дома, останется моей тайной.
В отличие от Джимми я умею хранить секреты.
В течение следующего месяца не приключилось ничего примечательного.
Дюмэн так наловчился играть в бильярд, что грозился принять участие в турнире. Дженнингс ежедневно сообщал, что вот-вот подпишет договор с Чарльзом Фроманом. Ноултон продолжал рассчитываться десятидолларовыми купюрами за телеграммы. Дрискол по поводу и без повода сыпал цитатами из классиков. Догерти и Бут с философским видом восседали в своих креслах.
После посвящения Ноултона в Рыцари сильно изменился Шерман. До того он был ни рыба ни мясо, а теперь стал уделять Лиле намного больше внимания, и это было всеми замечено. Однако они не воспринимали его как серьезного соперника.
Лиля ни о чем с ними не говорила. А иначе сказала бы нечто такое, что заставило бы их насторожиться. Но она принимала докучливые знаки внимания Шермана молча. Она не знала, как он коварен и как велика его страсть к ней, в противном случае наверняка бы испугалась, вместо того чтобы тихо его презирать, и избежала бы многих часов сожалений и тревоги.
Но Шерман умело скрывал свое истинное лицо и низкую душонку под маской рубахи-парня. И надо признать, все попались на его удочку. Но тогда что же вызвало их подозрения? Мы узнаём о присутствии ядовитой змеи только по ее предупреждающему шипению.
И Шерман, подобно змее, терпеливо ждал своего часа, изготовившись к броску.
Дюмэн первым заметил, что Лиля берет букеты домой. У французов на эти дела всегда был зоркий глаз Он за ней понаблюдал и обнаружил, что такую любовь к цветам она проявляет только по субботам.
Ревности это у Дюмэна не вызвало. Само по себе то, что Лиля отдавала предпочтение розам Ноултона, его не беспокоило. Но как Ноултон добился такого к себе отношения? Дюмэну было ясно, что парень должен был что-то сказать или сделать, чтобы привлечь к себе внимание.
Конечно, Дюмэн ошибался. Девушка отдала сердце не каким-то словам или делам мужчины, а ему самому. Никакого предательства со стороны Ноултона по отношению к Странным Рыцарям не было и в помине. И его нельзя было обвинить в том, что Купидон в тот день хорошенько наточил стрелы.
Наконец, когда Лиля четвертую субботу подряд осторожно завернула букет в газету и вышла с ним из отеля, Дюмэн больше не мог себя сдерживать и окликнул Ноултона, который в это время болтал с красоткой из табачного ларька.
Ноултон подошел к диванчику в излюбленном закутке Рыцарей.
— Надо говорить, — сказал Дюмэн.
— Валяй!
— Об этих розах.
— Розах?
— Да. Розах для мадемуазель Уильямс.
— А что такое?
Дюмэн махнул рукой в сторону стола Лили:
— Смотри. Ваза пустая.
— Ну да, — сказал Ноултон. — Я и думаю — вот забавно.
— Ошень забавно, — саркастически заметил француз. — И куда же пропадали цветы?
— Не имею представления.
— Ты хошешь сказать, что не знаешь?
— Не знаю.
Дюмэн посмотрел на него с недоверием.
— Ну тогда я тебе скажу, — наконец произнес он. — Мадемуазель Уильямс переносила их домой.
Казалось, Ноултон удивился.
— Мисс Уильямс забрала их домой? — переспросил он.
— Да.
— Ну так они же ее, что тут такого? Разве она не может делать с ними все, что хочет? Зачем меня из-за этого беспокоить?
— Затем, что она улыбается тебе так, как никому из нас, — со значением пояснил Дюмэн.
— Да? Именно мне?
— Она уносит домой только твои розы. Она делаль так уже целый месяц. А что это знашит? Это знашит, что ты предаватель… э-э… предатель. Это знашит, что ты нам делаешь нос.
— Водишь нас за нос, — автоматически поправил француза Ноултон.
— Водишь за нос. Это значит, что ты стараешься делать на мадемуазель Уильямс впешатление, и боюсь, тебе это удается.
Ноултон был задет за живое. Кровь бросилась ему в лицо, он словно лишился дара речи. Не оттого ли, что он получил доказательство интереса к нему со стороны мисс Уильямс и у него от этого сладко защемило сердце?
Вдруг он улыбнулся с облегчением, словно его осенила какая-то догадка.
— Дюмэн, — сказал он, — ты хороший парень, но тебе не все хорошо удается. Одно дело — шутки шутить, и другое — выдумывать невесть что. Я был бы без ума от счастья, если бы мисс Уильямс выделяла меня так, как ты это изображаешь. Но на самом деле все гораздо проще.
— Ну?
— Каждый вечер, — продолжил Ноултон, — розы мисс Уильямс кто-то уносит, и ими украшают вестибюль отеля. По ее просьбе, как ты знаешь. Но в воскресенье у нее выходной, и ей хочется, чтобы цветы были рядом с ней. Поэтому она берет их с собой домой. Вот в чем дело. Она понятия не имеет, кто их ей приносит.
Маленькое круглое лицо Дюмэна осветилось радостью.
— Тошно! — воскликнул он, что, как догадался Ноултон, означало «точно». — Какая я задница! Прости меня, Ноултон. Так ты ей не нравишься?
— Боюсь, что нет, — улыбнулся Ноултон, но без особого веселья.
— И ты никогда не пыталься…
— Дружище, — прервал его Ноултон, — став одним из Странных Рыцарей, я действую только как ее защитник.
Тут явился Дрискол, и их беседа прервалась. Ноултон подошел к табачному ларьку, купил сигареты, закурил одну, а остальные переложил из пачки в кожаный портсигар с серебряной отделкой. Он прошел мимо стола Лили, остановился у ряда кресел и поздоровался с Гарри Дженнингсом и Билли Шерманом.
Дженнингс обменялся с ним парой ничего не значащих фраз. Шерман в это время хранил молчание.
Потом, взглянув на часы и сославшись на дела, Ноултон вышел из отеля на Бродвей.
Не успел он скрыться из виду, как Шерман вскочил, выбежал через боковую дверь и пристроился за ним в двадцати шагах.
На Бродвее было многолюдно, и Шерману пришлось уменьшить дистанцию, чтобы не потерять своего визави.
