КАК Я ФАЛЬСИФИЦИРОВАЛ ВЫБОРЫ
В 60-х годах мне дважды приходилось принимать участие в фальсификации всенародных выборов. Один раз народ всенародно избирал народных судей, второй раз - депутатов Верховного Совета, то ли СССР, то ли УССР. Оба раза народ в лице директора и парторга конторы, где я служил, поручил мне быть секретарем избирательной комиссии.
Я тогда работал переводчиком в странной организации - доме ассортимента Госплана УССР. Как-нибудь расскажу о нем подробнее. Моя должность существовала для того, чтобы в отделе было семь человек. Иначе отдел не мог считаться отделом, и его начальника пришлось бы уволить, что было абсолютно недопустимо - контора существовала для того, чтобы куда-то пристроить чьих-то жен, родственников и друзей. В стране победившего социализма безработицы не было. Были дармоеды, но они не считались.
Итак, меня, как лицо, занятое чепухой, можно было командировать в избирательную комиссию, куда я и направился с удовольствием. Все таки какое ни какое, а дело.
Выборы в социалистическом государстве готовились не так, как сейчас. Сейчас пар идет в предвыборный гудок - в агитацию. Тогда агитация шла для видимости. Кандидатов назначенных свыше, нельзя было не избрать, в бюллетенях значилось одно-единственное имя. Но списки избирателей готовились очень тщательно. Сначала по квартирам прошли так называемые агитаторы, такие же дармоеды, как и я. Они составляли списки жильцов, и машинистка, специально мне выделенная, печатала эти списки. Эта машинистка оказалась интеллигентнейшей старушкой, явно из каких-то выпускниц Института благородных девиц. В списках избирателей изредка попадались странные и забытые фамилии - то Шереметьевы, то Гинтовт-Дзеволтовские. «Ну что вы хотите, - вздыхала старушка, хотя я ничего не хотел. - Уничтожены целые классы». Она тоже была обломком великого кораблекрушения.
Когда списки были готовы, агитаторы снова пошли по квартирам, напоминая избирателям, что надо сходить и проверить, правильно ли они значатся в списках. Ошибки тут же исправлялись.
Выборы предоставляли одну из немногих возможностей протеста. «Я не буду голосовать, пока мне не починят крышу! - кричали отдельные несознательные избиратели. - Сколько можно! В доме грибок!»
Не пойти на выборы было боязно, но голосовать «против» - страшно. Если ты согласен с политикой партии, ты опускаешь бюллетень в урну и идешь домой с чувством выполненного долга. Но если ты прячешься в кабину, значит что-то тут нечисто. Кандидат-то один. Значит, ты его вычеркиваешь. Ты открываешь свое вражеское нутро.
В день выборов агитаторы снова ходили по квартирам и просили поскорее проголосовать, «иначе я не смогу пойти домой!» В избирательном участке на больших таблицах с номерами избирателей вычеркивались проголосовавшие, и избирательная комиссия стремилась, чтобы вычеркнутых было побольше. Голосовать вместо родных и близких, соседей и знакомых не возбранялось.
Все время звонили откуда-то сверху: какова явка? Мы врали, что большая. Но наступал вечер, следовало отчитаться за поголовное голосование, а тех, кто не пришел, оставалось еще много. И тут я стал свидетелем, а, стало быть, и участником фальсификации. Председатель комиссии бросил в урну пачку бюллетеней, а девочки, сидевшие над списками избирателей, проставили против фамилий не явившихся отметки «да» - проголосовал.
Приближался час закрытия участка, как вдруг явился какой-то подвыпивший избиратель и пожелал проголосовать. Ему, конечно, дали один из немногих оставленных на всякий случай бюллетеней, но избиратель заглянул в списки, увидел, что он уже проголосовал и возмутился. Его успокоили: мол, вышла ошибочка, виновные будут примерно наказаны, иди спать. А наверх пошел рапорт о том, что выборы прошли успешно, проголосовали 99,5 процента избирателей. Нам сделали замечание, что это маловато, следовало лучше работать с людьми, мы пообещали учесть на будущее.
В будущем, то есть, на следующих выборах, всё, разумеется, повторилось. Кто грозился не голосовать, увидел себя в той доле процента, не принявших участие в выборах. А Центризбирком торжественно подтвердил, что граждане, единодушно проголосовав за нерушимый блок коммунистов и беспартийных, поддержали политику ленинского Центрального Комитета, выраженную, в частности, в исторических решениях последнего Пленума ЦК.
Я вник в информацию о результатах всесоюзных выборов и увидел, что единодушие было не до конца полным. Если не ошибаюсь, 37 тысяч советских граждан проголосовали «против». В масштабах страны это, действительно составляло долю процента, но все же, несмотря на фальсификации, несмотря на единственного кандидата в бюллетене, 37 тысяч протестующих - это же армия!
КАК МЫ РАСШИРЯЛИ АССОРТИМЕНТ
Я пообещал читателям «Газеты…» рассказать о странной организации, в которой прослужил лет пять. Организация называлась Дом ассортимента Госплана УССР. Наверно, об этой конторе не стоило бы и вспоминать, но уж очень она характерна для того времени. Подобные учреждения создавались под конкретных людей. Кого-то надо было трудоустроить, но не лишь бы куда, а на директорскую должность. Наверху подумали: что бы такое организовать? Думали, думали и, наконец, придумали.
Слово «дом» в данном случае было преувеличением. Он занимал несколько комнат на первом этаже здания на углу улицы Димитрова и Большой Васильковской, тогда Красноармейской. Персонал конторы работал над расширением и улучшением ассортимента легкой промышленности, но каким образом можно было этот ассортимент расширить и улучшить, не знал никто. Иначе, наверно, улучшил бы и расширил.
После длительной подготовки, командировок, которые стоили дорого, и обмена письмами, который ничего не стоил, проводились так называемые художественные советы - то по фарфоро-фаянсовым изделиям, то по трикотажу, то еще какие-то. Поскольку я был принят на работу в качестве переводчика, то меня считали культурным и советовались со мною, как получше составить тот или иной документ.
- Скажите, Володя, - обратился ко мне пожилой специалист. - Я тут подготовил телеграмму, как по- вашему, хорош текст?
Текст был таким: «Просим представить на худсовет парфюмерную тару с содержимым».
Эти слова глубоко оскорбили мое эстетическое чувство. Что за «тара с содержимым», когда речь идет о шекспировских «ароматах Аравии»? Может, вместо тары сказать флаконы? И вместо какого-то содержимого написать по-человечески - духи? Оказалось, однако, что тара это не только флакон, но и бутылка, и баночка. А содержимое - так уж тем более разное: духи, одеколоны, лосьоны, кремы.
Так я понял, что канцелярский язык, так называемый канцелярит, столь же велик и могуч, как и русский. Только у Пушкина и Чехова получалось складно, а у канцелярской братии - хоть и нескладно, зато прочно и тоже на века. Кстати: в те поры канцелярия украинского не знала совершенно.
На художественные советы приглашались большие специалисты. Однажды, глядя на фарфоровую статуэтку зайчика, они сказали, что художник изобразил его неправильно. В жизни зайцы не такие, нарушен принцип социалистического реализма. Пригласили зоотехника, он осмотрел представленный на худсовет образец и объяснил художникам, как надо изображать зайцев. Попадись на такой худсовет картина Перова «Охотники на привале», пригласили бы для вынесения решения сотрудника общества охотников и рыболовов. Интересно, кого бы они пригласили на утверждение знаменитой картины Гойя «Казнь защитников Мадрида»?
Как-то на рассмотрение худсовета вынесли стекольные изделия - графины, рюмки, блюда. Среди ваз одна обратила на себя внимание - хрустальная, с яркими желтыми наплывами. Взглянув на них, некая старая художница как бы мимоходом небрежно бросила: «Нарывы». И красивую вазу немедленно
