того, как доктор Бартон мне про него сказал, я кое-кому позвонила. Понимаете, дядя… исчез и вот…
– Понимаю. Весьма опасно. Для мистера Чапина я имею в виду. В подобном деле идти по любой проторенной дорожке не рекомендуется. Итак, здесь, в этом пакете, все «предупреждения»?
– Да. А также связка писем, которые в разное время Поль Чапин писал дяде. Ну, и нечто вроде дядиного дневника, книга учета сумм, переданных с 1919 года по 1928-й Полю Чапину дядей и другими лицами, список имен и адресов членов, то есть людей, которые активно действовали в 1909 году, когда это произошло. Ну, и еще кое-какие вещи.
– Поразительно! И все это находится у вас? Почему не в полиции?
Эвелин Хиббард покачала головой.
– Я решила этого им не показывать. Все эти бумаги находились среди сугубо личных вещей дяди. Они были дороги ему, а теперь они дороги мне… только в другом смысле… Полиции они все равно не помогли бы, а вам, возможно, помогут. И вы не станете злоупотреблять ими, не так ли?
Наступила пауза.
Я поднял глаза и заметил, что Вульф принялся то втягивать губы, то вытягивать их… Это взволновало меня. Так бывало всегда. Я волновался, даже если не имел понятия, в чем дело, потому что такое его состояние показывало, что Вульф что-то обдумывает.
Он сказал.
– Мисс Хиббард, вы хотите сказать, что не ознакомили полицию с этими бумагами, взяли их себе, а теперь принесли сюда?.. Среди всего прочего здесь имеются имена и адреса членов «Лиги искупления»? Потрясающе!
Она посмотрела на него:
– А почему бы и нет? Бумаги не содержат таких сведений, которые нельзя было бы раздобыть где- нибудь еще: у мистера Фарелла, у доктора Бартона или мистера Дреммонда, да у любого из них.
– Все равно потрясающе.
Вульф потянулся к звонку, вмонтированному в его стол:
– Не хотите ли стакан пива? Сам я люблю пиво, но навязывать своих вкусов не хочу. Могу предложить хороший портвейн «Солеро», «Дублин», мадеру или настоящее венгерское, которое мне присылают из тамошних винных погребов. Ваш выбор?
Она покачала головой.
– Благодарю вас.
– Вы разрешите мне выпить пива?
– Пожалуйста, конечно.
Вульф не стал откидываться на спинку кресла. Он спросил:
– Может быть, вы развяжете свой пакет? Меня особенно интересует первое «предупреждение».
Она стала нетерпеливо дергать за кончики узлов, а я встал, чтобы ей помочь. Она отдала мне пакет, я положил его на стол. Вульф снял с него обертку. Внутри оказался большой картонный бювар для писем, старый и выгоревший, но целый.
Вульф открыл его с характерной для него любовной аккуратностью, которую он проявлял в отношении всех неодушевленных предметов.
Эвелин Хиббард сказала:
– Смотрите в первом отделении. Кстати, дядя называл их не «предупреждениями», а «указаниями».
Вульф кивнул.
– Иначе говоря, «перстами судьбы»? Ваш дядя, и правда, романтик. Ага, вот оно: «Вам лучше было бы убить меня, увидеть мой последний вздох». Могу ли я прочитать это вслух?
Она кивнула.
Вульф начал:
Вульф сидел с бумагой в руках, глядя то на нее, то на мисс Хиббард.
– Действительно, можно предположить, что мистер Чапин столкнул судью с края обрыва. Очевидно, экспромтом. Я также полагаю, что этого никто не видел, вот почему смерть мистера Гаррисона не вызвала ни у кого никаких подозрений. Кстати, в том месте имелся подходящий обрыв?
– Да. Это произошло в Массачусетсе, в горах, близ Марблхеда. Все собрались в доме Филмора Колларда. Судья Гаррисон приехал из Индианы, на день присуждения университетских степеней, потому что его сын закончил курс обучения. Вечером судья потерялся, а утром нашли его тело у подножья утеса, куда его принесло прибоем.
– Мистер Чапин был среди собравшихся?
Она кивнула.
– Был. В большинстве там присутствовали выпускники 1912 года из Кембриджа, которых пригласил к себе Филмор Коллард. Человек семь или восемь из Лиги были там.
Вульф кивнул. С минуту он разглядывал ее, потом снова придвинул к себе бювар и начал перебирать бумаги в его отделениях. Он перелистал странички блокнота, заглянул в книгу бухгалтерского отчета, затем занялся чем-то еще. Наконец он опять посмотрел на мисс Хиббард.
– И это псевдопоэтическое «предупреждение» пришло к каждому из них уже после того, как они разъехались по домам?
– Да, через несколько дней.
– Оно сильно их поразило?
