смышленый репортер из Нью-Йорка напечатает интервью с быком…
– Извините, мистер Пратт, я никак не мог приехать раньше. Мы обернулись. Вошедший оказался невысоким коренастым мужчиной, у которого, казалось, не было шеи. В руке он держал черный саквояж.
– Меня не было, когда позвонили… О, мистер Осгуд, это ужасно. Ужасно. Ужасно.
Я последовал за ними в соседнюю комнату, где стояли рояль и диван. Врач быстро подошел к дивану и поставил саквояж на стул. Осгуд встал у окна, спиной к нам. Когда отвернули брезент, врач громко вскрикнул: «Бог мой!». Осгуд невольно обернулся, но тут же принял прежнюю позу.
Через полчаса я поднялся наверх и доложил обо всем Вульфу, который в желтой пижаме чистил в ванной зубы:
– Доктор Сакетт засвидетельствовал смерть от несчастного случая вследствие раны, нанесенной быком. Фредерик Осгуд подозревает, что дело нечисто. По той же причине, что и вы. Или нет, не знаю – ведь вы мне своих подозрений не сообщали. Мне никто не поручал попытаться выведать у него…
Вульф прополоскал рот.
– Я просил тебя сообщить только факты.
– Все не так просто. Осгуд не хочет верить, что все случилось так, как случилось. Его главный довод – Клайд был слишком опытен, чтобы попасть быку на рога, и нет никакой причины, по которой он вообще мог оказаться в загоне. Осгуд заявил это доктору Сакетту и всем остальным, но Сакетт решил, что тот находится в шоковом состоянии, и это так и есть. Тогда Осгуд, даже не спрашивая разрешения позвонить, вызвал шерифа и полицию.
– В самом деле? – Вульф повесил полотенце на крючок. – Напомни мне завтра отправить телеграмму Теодору. На одной из орхидей я обнаружил мучнистого червеца.
Глава 6
Во вторник в одиннадцать утра я пил молоко из бутылки, которую купил в павильончике – в одном из сотен павильончиков, окружавших огромное круглое здание главного выставочного зала кроуфилдской ярмарки, – и наблюдал, как Ниро Вульф любезничает с конкурентом. Чувствовал я себя усталым. Блюстители закона прибыли в дом Пратта около полуночи, и мне удалось лечь спать только в третьем часу, а утром Вульф поднял меня, когда еще не было семи. За завтраком с нами были Пратт и Каролина. Лили Роуэн и Джимми отсутствовали. Пратт, выглядевший так, будто он не ложился вообще, сообщил, что Макмиллан взялся сторожить быка до утра и теперь отсыпается наверху. Джимми поехал в Кроуфилд, чтобы отправить телеграммы об отмене назначенного приема. Похоже было, что Гикори Цезарь Гринден все-таки не будет изжарен в назначенный день. Однако его судьба оставалась неясной. Было ясно одно, что в четверг его не съедят. Шериф и полицейские обнаружили в загоне около того места, где погиб Клайд Осгуд, веревку с крюком на конце, которая использовалась для того, чтобы перелезать через забор, и признали быка виновным в смерти молодого человека. Это не убедило Фредерика Осгуда, но вполне удовлетворило полицию, и подозрения Осгуда были отвергнуты как туманные, неподтвержденные и надуманные. Укладывая наверху наши вещи, я спросил у Вульфа, удовлетворен ли он сам. В ответ он пробормотал:
– Я же сказал тебе вчера вечером, что Осгуда убил не бык. К этому убеждению привела меня моя дьявольская любознательность. Но я не желаю забивать голову второстепенными деталями, так что обсуждать их мы не будем.
– Вы могли бы просто упомянуть, кто это сделал…
– Прошу тебя. Арчи, хватит об этом!
Я вздохнул и продолжал укладывать чемоданы. Мы собирались переехать в гостиницу. Контракт на охрану быка был расторгнут, и хотя Пратт из вежливости просил нас остаться, обстановка в доме этому не благоприятствовала. Мне пришлось паковать; багаж и таскать его в машину, опрыскивать и грузить орхидеи, ехать в Кроуфилд с Каролиной в качестве шофера, выдерживать бой за комнатушку в гостинице, доставлять Вульфа и корзины на выставку, искать для них место, вытаскивать орхидеи из корзин, да так, чтобы не повредить их… В этих хлопотах прошло все утро.
Итак, в одиннадцать часов я пил молоко, пытаясь восстановить растраченные силы. Орхидеи были опрысканы, приведены в полный порядок и красовались на выделенных нам стендах. Вышеупомянутый конкурент, Чарлз Э. Шанкс, с которым любезничал Вульф, представлял собой низенькую толстую личность с маленькими черными пронзительными глазками и двумя подбородками, одетую в грязный, неглаженный шерстяной костюм. Потягивая молоко, я наблюдал за ним, что было весьма поучительно. Шанкс знал, что Вульф нарушил традицию и лично отправился в Кроуфилд с гибридными орхидеями-альбиносами только ради того, чтобы завоевать приз и обогнать Шанкса, который получил награду за выведенный им гибрид. Шанкс знал также, что Вульф мечтает выставить конкурента на посмешище, ибо он уклонился от участия в нью-йоркской выставке и дважды отказался обменяться с Вульфом альбиносами. Достаточно было одного- единственного взгляда на конкурирующие экспонаты, чтобы убедиться, что всеобщее осмеяние Шанксу гарантировано. Более того, Вульф знал, что Шанкс знал, что они оба знали это. Однако, слушая их милую болтовню, можно было подумать, что со лба у обоих струится не пот, а избыток братской любви. Именно поэтому, зная мстительность Вульфа, побудившую его затеять эту поездку, я предвидел, что послушать их разговор будет весьма поучительно.
Из-за трагедии, случившейся в загоне, мне пришлось испытать несколько мелких неприятностей. Во время сражения за номер в гостинице ко мне приблизился молодой человек с горящими глазами, большими ушами и блокнотом. Он схватил меня за лацканы и потребовал как можно более красочного описания смертоубийства, и не только для местной газеты, но и для агентства «Ассошиэйтед Пресс». Я сообщил ему кое-какие подробности в обмен за помощь в получении номера. Интерес к этому делу проявили и несколько других охотников за новостями, прибывших в город для освещения ярмарки.
А когда я помогал Вульфу расставлять орхидеи, ко мне подошел высокий и тощий человек в клетчатом костюме с нацепленной на лицо улыбкой, которую я узнал бы даже в Сиаме, – улыбкой человека, занимающего выборный пост и ожидающего переизбрания. Оглядевшись кругом и убедившись, что за нами никто не подглядывает, он представился как помощник окружного прокурора и, стерев с лица улыбку, горестным тоном, более уместным для сообщения о смерти избирателя, почти шепотом поведал, что хотел бы выслушать мой рассказ о трагическом происшествии во владениях мистера Пратта.
Чувствуя, что это начинает меня раздражать, я, вместо того чтобы понизить голос, повысил его.
– Окружной прокурор, говорите? Хочет предъявить быку обвинения в убийстве?
Это смутило его, однако ему надо было показать, что он оценил мое остроумие, не уронив при этом собственного достоинства. Но мой возглас привлек внимание прохожих, и кое-кто из них уже остановился неподалеку от нас. Выпутался он довольно ловко. «Нет-нет, – сказал он, – никакого обвинения в убийстве, ничего подобного, однако желательно дополнить доклады шерифа и полиции сведениями из первых рук, чтобы избежать жалоб на небрежность следствия».
Я быстро и без всяких прикрас нарисовал ему всю картину, а он задал несколько довольно разумных вопросов. Когда помощник прокурора ушел, я оповестил об этом Вульфа, но на уме у шефа были только орхидеи и Чарлз Э. Шанкс, и он к моему сообщению интереса не проявил. Немного погодя появился Шанкс, вот тогда я и отправился за молоком.
Меня мучила этическая проблема, которая не могла быть решена до часу дня. После всего, что произошло у Пратта, я не знал, захочет ли Лили Роуэн отобедать со мной, и если не захочет, то как быть с двумя чеками, выданными мне Каролиной? В конце концов я решил, что если и не смогу отработать свой гонорар, то не по своей вине. На мое счастье, Вульф договорился пообедать с Шанксом. Я все равно не стал бы с ними обедать – был сыт по горло разговорами о хранении пыльцы, питательных растворах и противогрибковых средствах, так что незадолго до часа вышел из главного выставочного павильона и направился к закусочной под навесом, которую обслуживали дамы из методистской церкви. «Довольно неподходящее место, – подумал я, – для того, чтобы пасть жертвой коварной блондинки, но ведь она сама заверила меня, что там готовят лучшую еду на всей ярмарке, а Каролина подтвердила это во время нашей утренней поездки в Кроуфилд».
Стоял ясный день, и толпы народа поднимали тучи пыли. Ярмарка бурлила: игорные павильончики бойко делали свое дело, не говоря уже о продавцах флажков, воздушных шаров, сосисок, прохладительных
