Я хотела поцеловать Джимми, но мы были окружены людьми, которые явно жаждали сенсаций, как и всякая публика престижных ресторанов, вдобавок я не хотела ни привлекать к себе внимание, ни давать почву для лишних слухов. Джимми говорил, что происходящее порождает у меня манию преследования, но что я могу поделать? Он рассмеялся и взял с меня обещание поцеловать его дважды, когда мы останемся наедине.
День, на который было назначено слушание, выдался серым, прохладным. Неслышными шагами подкралась осень. Гомон птиц, звучащий в последние дни перед их отлетом в теплые края, был невыносимым, и мне хотелось нестись по небу за теплом и солнцем вслед за неугомонной птичьей братией. Тяжелые облака наливались зловещим свинцом, в своих шалостях ветер потерял чувство меры. Листья напоминали сморщенные лица тибетских долгожителей, потоки воздуха срывали их и кружили в безумном танце, бросали на землю, покрывали ее широкими желто-багряными мазками.
Мистер Апдайк встретил нас в вестибюле. Несмотря на почтенный возраст, а было ему около семидесяти, в нем чувствовались власть и сила, он выглядел гораздо моложе своих лет. Копна седых вьющихся волос, локоны, спадающие на высокий лоб, дополняли его строгий облик. Он стоял, широко расправив мощные плечи, весь его вид, металл в голосе восстановили мои силы и уверенность в себе. Мистер Апдайк твердо пожал руку Джимми и лаконично изложил план защиты наших интересов.
– Просто сидите и слушайте, пока судья Пауэль не начнет задавать вам вопросы.
Я кивнула. Моему взору предстала чета Комптонов, входящая в здание суда вместе с адвокатом. Санфорд держал Патрицию под руку как человека, еще не оправившегося от тяжелой болезни, в руках она сжимала неизменный кружевной платочек. Как только ее мутные глаза остановились на нас, на лице Патриции отразился ужас. Я не смогла оставаться равнодушной, и ледяная дрожь прокатилась у меня по телу.
Семейным адвокатом Комптонов был человечек смехотворного роста с на редкость безобразной внешностью и хрупким телосложением, дисгармонирующим с шикарным баритоном, что я, как человек, имевший некоторое отношение к музыке, не могла не заметить. Звали его Феликс Грамберг, в тот момент, когда он начал говорить, мне показалось, что все безнадежно.
Мы собрались в здании суда, на втором этаже большого офиса. Мраморные полы так же сочетались с книжными полками, до упора забитыми томами по юриспруденции, как мороженое с горчицей. Вся стена за большим судейским столом темного дуба была увешана фотографиями с изображениями судьи Пауэля, пожимающего руки всевозможным политическим деятелям и даже президенту Гваделупы.
Все это придавало действу дух торжественной церемонии. Громкий разговор казался здесь крайне неуместным.
Мы с Комптонами расположились в противоположных сторонах зала, адвокаты же разместились в кожаных креслах поближе к трибуне. Мистер Комптон старался принципиально не смотреть в нашу сторону, а его жена время от времени поднимала на меня свои рыбьи глазки.
Судья Пауэль выглядел человеком, вытесанным из гранитной глыбы, если так можно сказать о человеке вообще. Когда он смотрел на собеседника, возникало ощущение, что он видит его насквозь, его прошлое, настоящее, а также будущее. Я пыталась использовать все свои дилетантские познания в физиогномике, чтобы понять чувства и настроения судьи, но когда тот начал вести заседание, его лицо превратилось в маску, губы не двигались, в глазах отражалось не больше эмоций, чем у египетской мумии, даже брови окаменели, он выглядел как статуя Фемиды.
– Для начала я оглашу суть происходящего, – сказал судья. – Это закрытое слушание было организовано по просьбе и при участии заинтересованных сторон, посему протокол, отражающий ход процесса, вестись не будет. Любые мои замечания и выводы также не могут быть использованы ни одной из сторон как юридическое заключение по данному делу. Имеются ли вопросы?
– Все предельно ясно, ваша честь, – заявил мистер Апдайк.
– Вполне вразумительно, ваша честь, – подтвердил Феликс Грамберг.
– Итак, в соответствии с нашим договором начнем с мистера Грамберга, – с этими словами судья изящно повернулся в кресле в сторону Феликса и направил на него свой бесстрастный взор.
Джимми застыл, схватив мою руку.
– Благодарю вас, ваша честь. Как известно, мои клиенты, Санфорд и Патриция Комптон, усыновили новорожденную, так как всю жизнь мечтали воспитать наследника. Радость их была безгранична, когда они узнали от одного из своих знакомых о появлении на свет ребенка, факт рождения которого семейство стремилось скрыть от общества. Этот человек был близким другом Лилиан Катлер, владелицы гостиницы на побережье Катлеров, он желает оставаться неизвестным до тех пор, пока не возникнет острой необходимости в раскрытии его личности. До миссис Катлер дошла информация о щекотливом положении, в котором оказалась ее внучка. Если говорить проще, то последняя состояла в интимной связи с неким мужчиной, когда обучалась в Нью-Йорке, и в результате зачала от него ребенка. Миссис Катлер и ее внучка по известным причинам не желали, чтобы эта новость стала достоянием гласности, поэтому миссис Катлер помогла своей внучке оставить место учебы и переселиться к своей сестре, кстати опытной акушерке, где внучка и находилась до момента разрешения от бремени. Нужно уточнить, что младшая Катлер сама еще находилась в довольно нежном возрасте и не желала бросать свою артистическую карьеру, поэтому и согласилась отдать ребенка на усыновление. Она поставила свой автограф на документах о передаче дочери супругам Комптон сразу после родов. События развивались следующим образом. Комптоны принесли малютку в свой дом, произвели медицинское обследование и сразу же привязались к девочке, даже назвали ее в честь покойной матери мистера Комптона. И вот... младшая Катлер возжелала вернуть ребенка. Мы считаем ее притязания безосновательными, нарушающими контракт, составленный семейным советом Катлеров, ни один из пунктов которого не вызывал сомнения. Например, мистер и миссис Комптон, проживающие по адресу Хардидрайв, 12, принимают на себя всю ответственность за здоровье и материальное обеспечение оного ребенка со дня подписания контракта и подтверждают, что снимают все претензии с семьи Катлеров за ребенка, обязуются воспитывать его с сего дня и до момента, указанного в законодательстве. Я хочу подчеркнуть, что, Ваша честь, слова «до самой смерти», сказанные семейством Катлеров в добром здравии и твердой памяти, обязывают их отказаться от всяких претензий на ребенка. Все подписано, скреплено печатью и оглашено, – закончил он, кладя документ на судейский стол с видом римского патриция, указующего большим перстом в землю.
Судья Пауэль, наскоро просмотрев бумаги безо всякого интереса, задержался на странице с печатями и безразлично отложил все в сторону, затем в крутящемся кресле повернулся в нашу сторону.
– Ваше слово, мистер Апдайк.
– Я не намерен оспаривать вещи, изложенные в документе. Договор, как говорится, дороже денег, но я хочу представить новые факты, связанные с делом. Главный из них – Дон Катлер не могла дать свое согласие на усыновление ребенка, потому что ничего не знала об этом.
