— Эскамильо, милый! — стиснув мне руку, повторила она.
Я посмотрел ей в глаза.
— Послушай! Я не встаю и не обращаюсь с просьбой к кому-нибудь из пассажиров поменяться со мной местами только по той причине, что я в форме, а служба в армии требует держаться с достоинством в общественных местах. Мне хорошо известно, что ты способна вести себя, как невменяемая. Я же намерен читать газету.
И развернул «Таймс». Лили засмеялась горловым смехом, который когда-то казался мне очень привлекательным, и расположилась в кресле так, что ее плечо касалось моего плеча.
— Иногда, — сказала она, — мне хочется, чтобы в тот день три года назад бык забодал тебя. Я никогда не думала, увидев тебя прыгающим через изгородь, что мы дойдем до этого. Ты не отвечал на мои письма и телеграммы. Поэтому я поехала в Вашингтон разузнать, где ты, и добраться туда — и вот я здесь. Я, Лили Роуэн! Эскамильо, посмотри на меня!
— Я занят газетой.
— Господи боже, до чего же ты хорош в форме! Очень мужественный. Неужто ты не потрясен тем, что мне стало известно, каким ты летишь рейсом, и сесть в самолет раньше тебя? Разве я не умница?
Я промолчал.
— Ответь мне, — потребовала она, и в ее голосе послышалось раздражение.
Она была способна на все.
— Да, — согласился я, — ты и вправду сообразительная.
— Спасибо. Я сообразила также, что ты разозлился на меня из-за того, что я утверждала, будто сообщение о том, что Ирландия отказывается предоставить какую-либо военно-морскую или военно- воздушную базу американцам, — фальшивка. Мой отец приехал сюда из Ирландии и заработал восемь миллионов долларов на прокладке канализационных труб. Я ирландка, что тебе известно, значит, ты разозлился на меня вовсе не из-за этого. По-моему, тебе показалось, что ты от меня устал. Верно?
Я не отрывал глаз от газеты.
— Я сейчас служу в армии, ласточка.
— Ну и что? Я послала тебе сорок телеграмм, предлагая приехать и быть возле тебя, ухаживая за тобой на тот случай, если ты заболел или еще что-нибудь. Я трижды посетила Ниро Вульфа, чтобы узнать, нет ли у него каких-либо сведений о тебе. Между прочим, что с ним, черт побери? Он не пожелал встретиться со мной. А ведь я ему нравлюсь.
— Ты ему не нравишься. Он не любит женщин.
— Ему нравится, что я интересуюсь орхидеями. И, кроме того я написала ему, что у меня для него есть работа, за которую я сама с ним расплачусь. Он не пожелал даже поговорить со мной по телефону.
— Какая работа? — посмотрел на нее я.
Уголок ее рта приподнялся.
— Хочешь знать?
— Иди к черту.
— Скажи, Эскамильо, я для тебя что-нибудь значу?
— Нет.
— Глупости! Мне нравится, как ты подергиваешь носом, когда чуешь работу. Этот случай касается моей приятельницы, или просто доброй знакомой. Ее зовут Энн Эймори. Я беспокоюсь за нее.
— Я вижу, ты беспокоишься о девушке по имени Энн Эймори или о какой-либо другой, за исключением той, которую зовут Лили Роуэн.
Лили погладила меня по руке.
— Вот это больше похоже на тебя. Так или иначе, а мне нужен был предлог, чтобы повидать Ниро Вульфа, потому что Энн попала в беду. Все, что ей на самом деле требовалось, был совет. Она узнала об одном человеке нечто такое, что поставило ее в тупик.
— Что она узнала и о ком?
— Понятия не имею. Мне она не сказала. Ее отец раньше работал у моего отца, и я помогала ей, когда он умер. Она работает в национальной лиге голубеводства и получает тридцать долларов в неделю. — Лили задрожала. — Господи боже, подумать только — тридцать долларов в неделю! Конечно, это не намного хуже, чем тридцать долларов в день. На такие деньги практически нельзя жить. Она пришла и попросила порекомендовать ей адвоката. Она явно была чем-то расстроена. Сказала только, что ей довелось узнать нечто страшное о ком-то, но из нескольких слов, ею оброненных, я поняла, что речь идет о ее женихе. И решила, что ей лучше обратиться к Ниро Вульфу, чем к какому-нибудь адвокату.
— И он не пожелал тебя видеть?
— Да.
— Энн не упоминала ничьих имен?
— Нет.
— Где она живет?
— В южной части города, недалеко от вас. Барнум-стрит, 316.
— А кто ее жених?
— Не знаю. — Лили погладила меня по руке. — Послушай, ты мужественный герой, где мы сегодня поужинаем? У меня?
Я покачал головой.
— Я на службе. Твое отношение к базам в Ирландии — чистой воды провокация. Насколько мне известно, ты шпионишь в пользу Ирландии. Я считаю тебя неотразимой, но мне приходится не забывать о собственной чести. Я предупредил тебя в тот день в палатке, где расположилась методистская церковь, что мой духовный мир…
Она перебила меня, и так это продолжалось еще с час, пока самолет не сел в аэропорту Ла Гардиа. Отделаться от нее там я не сумел. Мы взяли такси и поехали в Манхэттен, но возле «Рица», где у нее была собственная цитадель и перед которым, я знал, она не позволит себе устраивать сцену, я со своим багажом перебрался в другое такси и попросил водителя отвезти меня в дом Вульфа на Тридцать пятой улице.
Несмотря на стычку с Лили, пока мы ехали в южном направлении, а затем повернули на запад, настроение у меня росло. Не понимаю почему, но мне казалось, что я отсутствовал гораздо больше двух месяцев. Я узнавал магазины и здания с таким чувством, будто был их владельцем, не сделавшим ни единой попытки посмотреть на них раньше. Я не послал телеграммы о своем приезде, решив доставить себе удовольствие, застав их врасплох, и, естественно, надеялся увидеть Теодора среди орхидей в оранжерее, Фрица на кухне колдующим над кастрюлями, а самого Ниро Вульфа за письменным столом, хмурясь над атласом или ворча над книгой, которую он читает. Нет, в кабинете его нет. Он спускался из оранжереи ровно в шесть, значит, сейчас он будет наверху вместе с Теодором. Я поздороваюсь с Фрицем в кухне, проскользну в свою комнату и буду ждать, пока не услышу, как Вульф на лифте спускается к себе в кабинет.
Глава 3
Ни разу в жизни я не был так потрясен. Ни разу.
Я вошел, открыв дверь собственным ключом, который так и продолжал висеть у меня на кольце с прочими ключами, бросил свои чемоданы в прихожей, вбежал в кабинет и не поверил собственным глазам. На столе у Вульфа высились пачки невскрытой корреспонденции. Я подошел поближе и увидел, что с его стола не стирали пыль, наверное, лет десять, как, впрочем, и с моего. Я повернулся лицом к двери и почувствовал, что в горле у меня появился комок. Либо Вульф, либо Фриц умерли, единственный вопрос, кто из них. Я бросился на кухню, и то, что я там увидел, убедило меня, что умерли они оба, не сомневался я. Ряды сковородок и кастрюль были запыленными, равно как и банки со специями.
Снова к горлу подступил комок. Я открыл кухонный шкаф и убедился, что, кроме вазы с апельсинами и шести картонок с черносливом, там ничего не было. Я открыл холодильник, и его вид меня прикончил. Четыре головки салата, четыре помидора и миски с яблочным соусом — вот и все. Я бросился к
