Я был рад, что узнал такие взрослые понятия: теперь можно было написать когда-нибудь о том, как я спас маму от кары Божьей.
Мамины волосы слиплись, в них была солома. Та же самая, что служила последней постелью Эпплу. А они даже не поблагодарили меня за то, что я сделал их ложе помягче и потеплее.
— Кэти, ты и вправду любишь своего брата? Или ты просто использовала его?
Мама с бешенством набросилась на бабушку. Я думал, она сошла с ума.
— Да, я люблю его! Это ты заставила меня полюбить его! Это твоя вина, а расплачиваемся за нее мы — стыдом, виной перед детьми. А теперь все выплыло на поверхность и погубило любовь детей к нам!
— Это не из-за меня, а из-за Джона, — прошептала бабушка. — Я всего лишь приехала сюда, чтобы помочь вам, и чтобы хоть изредка видеть вас. Но не вини себя ни в чем, пусть это будет мой стыд и моя вина. Ты всегда правильно обо мне судила, Кэти. Да, я слаба, глупа, ничтожна, я всегда совершала опрометчивые поступки, Я хотела, как лучше, но поступала только во зло. Мама затихла.
— Что с твоим лицом? — спросила она у бабушки. Казалось, та постарела лет на десять.
— Я хотела умереть после смерти Барта. Мне хотелось изничтожить свою красоту так, чтобы ни один мужчина больше не пожелал меня. К тому же я ненавидела свое отражение в зеркале, которое так напоминало тебя, потому что я ненавидела — да, я ненавидела тебя долгое время. Меня избавил от этой ненависти Крис, который каждое лето приезжал ко мне, объяснял мне твой поступок. Он сказал мне, что ты на самом деле любила Барта; что для сохранения здоровья и жизни надо было избавиться от ребенка, но ты отказалась. Ты хотела родить его ребенка. Кэти, теперь я говорю тебе: спасибо за это. Спасибо, что ты дала мне еще одного Барта, потому что он — истинно мой, каким Джори никогда для меня не будет.
О, как они обе любят меня! Оказывается, мама рисковала своей жизнью, чтобы я появился на свет. Бабушка перестала ненавидеть маму ради меня. Значит, я не такой плохой, как я думаю.
— Кэти, пожалуйста, прости меня, — умоляла бабушка. — Скажи мне, что прощаешь меня, скажи однажды и навсегда. Мне так нужно слышать это. Кристофер любил меня, защищал меня, но ради тебя я вставала по ночам, не спала, даже в свой медовый месяц с Бартом — и твое лицо, лица моих близнецов до сих пор преследуют меня. Кристофер всегда будет со мной и с тобой, но дай мне снова и дочь. Мама взвизгнула, дико, ненормально:
— Нет! — И она накинулась на бабушку и принялась молотить ее кулаками. — Я никогда не скажу этого!
Она опрокинула свечу, и сено загорелось. Мама с бабушкой пытались сбить огонь голыми руками.
— Барт! — закричала бабушка, — если ты здесь, беги, зови на помощь! Вызови пожарных! Скажи отцу! Сделай что-нибудь и быстро, Барт, или мы с твоей мамой погибнем в огне! А Бог не простит тебя, если ты поможешь Джону Эмосу в его убийстве!
Что? Кому же я помогаю: Джону Эмосу или Богу?
Я, как сумасшедший, побежал наверх по ступеням в гараж, где Джон складывал багаж на последнюю из машин. Все слуги уехали с предыдущими.
Он закрыл кузов, улыбнулся и сказал:
— Ну, это будет ночь! Ровно в двенадцать — запомни. Спустись по ступеням и подожги шнур.
— TОТ промасленный шнур?
—Да.
— Мне не понравился его запах, поэтому я выбросил его. Мне не хотелось, чтобы они принимали пищу в последний раз в таком вонючем месте.
— Что такое ты говоришь? Ты что, кормил их?
Он повернулся, чтобы накинуться на меня, но откуда-то неожиданно вынырнул Джори и напал на него. Джон упал на спину, и тут подбежал папа.
— Барт… мы видели, как ты брал пирог, сэндвичи… и пошел… отвечай: где твои мама и бабушка? Я стоял и не знал, что делать.
— Папа! — закричал Джори. — Я чувствую запах дыма!
— Где они, Барт? Джон Эмос закричал:
— Уведи своего сумасшедшего отсюда, это он приносит спички! Это он поджег! Это все он, он, это он убил милого, доброго щенка… Не удивительно после этого, что Коррин сбежала отсюда и не сказала мне, куда… — Он начал плакать настоящими слезами и утирать нос. — О, Бог мой! Лучше бы мы никогда сюда не приезжали… Я предупреждал Коррин…
Лжет! Бесстыдно лжет!
— Нет, это ты сделал это! Ты сумасшедший, Джон Эмос! — И, как сделал бы на моем месте Малькольм, я набросился на него с кулаками. — Теперь умри, Джон Эмос! Умри и искупи свои грехи смертью!
Кто-то поймал меня за руки и поднял. Папа держал меня и старался успокоить.
— Скажи быстрее, Барт, где твоя мама? …Где она? …Где горит?
В глазах у меня был красный туман, но я достал из кармана ключ и отдал папе:
— В винном погребе, — тупо проговорил я. — Огонь погубит их, как они погубили Фоксворт Холл. Малькольм велел так: выжечь всех чердачных мышей и их поганое семя.
Я видел свое тело как бы со стороны; я видел дикий ужас в папиных глазах; он будто все старался что- то понять, заглядывая мне в глаза… Но в них он ничего бы не прочел, потому что я был уже не здесь. Я не знал, где я был. Мне уже было все равно.
Огонь. Особняк был весь в огне. Я боролся с Джоном Эмосом, но вскоре он устал и стал уступать.
— Убирайся, старый негодяй. Ты отравил сознание моего брата. Я надеюсь, Бог воздаст тебе по заслугам.
Пока я разбирался с Джоном, папа поспешил к маме и бабушке, а Барт бежал за ним по пятам и выкрикивал, куда именно бежать.
— Отпусти меня, мальчик! — орал Джон Эмос. — Твой брат просто сумасшедший, он опасен! Это он заморил собаку голодом! Это он заколол ее вилами! Разве нормальный ребенок так поступит?
— Отчего же вы не остановили его, если видели все это?
— Отчего, отчего… — он бы набросился на меня. Этот малый такой же сумасшедший, как и его бабка. Но это она сама и увидела, как он откапывает в саду скелет ее котенка. Если не веришь — спроси у нее, иди, спроси у нее.
Да, подумал я, Барт не в себе. Но может ли он быть убийцей?
— Барт разговаривает во сне… Он повторяет во сне все слова, что вы ему говорили… Он повторяет, как попугай, цитаты из Библии и произносит слова, которые ему не мог сказать никто другой, кроме вас!
— Дурак! Он не догадывается, кто он! Разве ты не знаешь? Он на самом деле вообразил себя старым прадедом Малькольмом Фоксвортом… и, как Малькольм, он одержим жаждой убийства всех до последнего!
В тот же момент я увидел, как в гараж входит папа, держа на руках маму, а его мать, грязная, в лохмотьях, шатаясь, идет следом. Я вскочил и побежал:
— Мама, мама! — Я был вне себя от радости, что она жива.
Она была грязной, бледной и худой, как мертвец… но живой, слава Богу, живой!
— Где Барт? — прошептала она.
И с этим вопросом она потеряла сознание и закинула голову. Оглядываясь в поисках Барта, я увидел, что Джон Эмос исчез.
— Папа, — предупредил я его, и в тот же момент в дыму появился Джон с тяжелой лопатой в руках.
Он опустил лопату прямо на голову папе, и тот молча, без стона, упал прямо с мамой на руках. А Джон уже еще раз занес лопату. Я подбежал и ударил его правой ногой так сильно, как только мог. Лопата выпала из его рук, и тут я еще раз ударил его в живот. Он захрипел и упал.
Барт — где же Барт?
— Джори, — позвала бабушка, — унеси своих родителей из этого гаража, как можно быстрее! Унеси подальше и поскорее, потому что, как только огонь достигнет нас, гараж взорвется от бензина. Спеши! Не возражай. Я поищу Барта. А ты позаботься о моих детях.
Маму я поднял легко, и легко перенес ее в безопасное место, но папу я тащил под дерево с трудом — и
