— Она была хорошей дочерью?
— Лучше ее не было на всем белом свете.
Неожиданно (по крайней мере, для меня) нас прервали. Миссис Эйбрамс негромко, но ясно отчеканила:
— Она была нисколько не лучше, чем моя Рейчел.
Уэлман улыбнулся. Мне прежде не приходилось видеть, как он улыбается.
— Мы с миссис Эйбрамс уже обменялись впечатлениями. Мы сравнивали наших дочерей. Я согласен, не будем спорить. Ее Рейчел ничем не уступала моей дочери.
— Тут и не о чем спорить. А какие планы строила Джоан: выйти замуж, продолжать карьеру или еще что?
— Боюсь, что точно не знаю, — помолчав, ответил Уэлман. — Я же говорил вам, что она закончила Смитовский колледж с отличием?
— Да.
— Одно время она дружила с симпатичным молодым человеком из Дартмута, и мы даже думали, что они обвенчаются, но у нее тогда еще молоко на губах не обсохло и, слава Богу, хватило ума это осознать. А здесь, в Нью-Йорке — она служила в этом издательстве почти четыре года, — она нам писала в Пеорию о разных…
— А где эта Пеория? — спросила Бланш Дьюк.
Уэлман хмуро посмотрел на нее.
— Пеория? Это город в штате Иллинойс. Она писала нам о разных молодых людях, с которыми знакомилась, но нам казалось, что она не готовится к семейной жизни. Мыто считали, что уже пора, во всяком случае, ее мать так думала, но Джоан, по-видимому, полагала, что ее ждет карьера в издательстве. Она получала восемьдесят долларов в неделю, что вполне прилично для двадцатишестилетней девушки, и в августе прошлого года я, когда приезжал в Нью-Йорк, вспоминал об этом. Мы с ее матерью надеялись на нее…
Он нагнулся вперед, посмотрел на миссис Эйбрамс, потом снова на меня.
— Мы обсуждали это наверху с миссис Эйбрамс. Она чувствует то же самое, только у нее прошло всего два дня и она еще не осознала. Я сказал ей, что если вы дадите мне блокнот и карандаш и попросите записать все, что я помню о Джоан, готов держать пари, что припомню десяток тысяч, даже больше, ее поступков и слов, замыслов и настроений. Вы не представляете себе, что значит иметь дочь.
— Да, вы правы. Вам есть что вспомнить
— Верно. Я до того додумался, что уже начал себя спрашивать — а вдруг это наказание свыше за то, что слишком гордился ею? Но это не так — я вовсе не считал ее ангелом. Грехов за ней водилось с лихвой… и ребенком ей случалось лгать и изворачиваться, да и когда выросла, она далеко не всегда поступала так, как мне хотелось, но я задал себе вопрос, могу ли я, положа руку на сердце, попрекнуть ее хоть одним неблаговидным поступком? И понял: нет, не могу.
Он умолк и начал обводить взглядом моих гостей. Не спеша, словно искал в каждом лице понимания.
— Нет, не могу, — твердо повторил он.
— Значит, она была само совершенство, — заметила Клэр Бэркхардт.
Думаю, она не хотела съязвить, но Бланш Дьюк пришла от ее реплики в ярость.
— Заткни свою глотку, ты, вундеркинд из вечерней школы! — обрушилась она на Клэр. — У человека горе! Он потерял дочь! Или ты тоже закончила колледж с отличием?
— Я никогда не училась в вечерней школе, — негодующе возразила Клэр. — Я закончила Олифантскую частную школу бизнеса!
— Я вовсе не говорил, что она совершенство, — сказал Уэлман. — Нередко мне казалось, что она ведет себя неправильно. Впрочем, что бы я вам ни рассказал, ее уже нет в живых, и теперь все изменилось. Но в ней, будь это в моей власти, я не стал бы менять ничего, ни единой черточки Вот посмотрите на себя… сколько вы выпили… Будь здесь ваши отцы, вряд ли они порадовались бы. А теперь представьте, что сегодня вечером вас убили и родители отвезли вас домой и похоронили, поубивались и неужели после этого вы можете подумать, неужто, думаете вы, они бы упрекнули вас в пристрастии к хмельным напиткам? Конечно, нет! Они будут помнить о вас только самое лучшее, только то, чем могли бы гордиться.
Он вытянул шею.
— Не так ли, миссис Эйбрамс? Ведь именно так вы относитесь к вашей Рейчел?
Миссис Эйбрамс подняла голову. Обратилась она даже не к Уэлману, а, скорее, ко всем присутствующим:
— Как я отношусь к моей Рейчел? — Она покачала головой. — Прошло всего два дня. Буду с вами искренна. Пока говорил мистер Уэлман, я сидела и думала. Моя Рейчел спиртного и в рот не брала. Если бы я хоть раз увидела, что она выпивает, я не пожалела бы крепких слов, чтобы отругать ее как следует. Даже страшно представить, как бы я вышла из себя. Но вот сейчас, сиди она здесь с вами за столом и выпей столько, что не узнала бы собственную мать, я бы сказала ей: «Пей, доченька! Пей на здоровье!» — Она судорожно сжала руки. — Не хочу кривить душой, но, быть может, я путано говорю. Вдруг вы не поняли, что я хочу сказать…
— Мы поняли, — еле слышно прошелестела Элинор Грубер.
— Я хочу только вернуть Рейчел. Мне повезло больше, чем мистеру Уэлману, у меня есть еще две дочери. Деборе шестнадцать, она у меня толковая, кончает школу. А Нэнси двадцать, и она учится в колледже, как Джоан, дочь мистера Уэлмана. Они поумнее, чем Рейчел, да и более шустрые. Рейчел, конечно, не получала восьмидесяти долларов в неделю, как Джоан, ведь ей приходилось платить за аренду конторы и прочее, но все же зарабатывала она неплохо, однажды вышло даже сто двадцать долларов за неделю, правда, ей пришлось засиживаться допоздна. Вы только не думайте, что я заставляла ее трудиться до изнеможения. Некоторые наши друзья так считают, но они ошибаются. Рейчел радовалась, что ее сестренки такие головастые, и она сама уговорила Нэнси поступить в колледж. Когда у нее случался дополнительный заработок, я твердила: «Купи себе, наконец, новое платье или прокатись куда-нибудь», а она только смеялась и отвечала: «Что ты, мамуля, я труженица». Она звала меня мамулей, а Нэнси и Дебора зовут меня мамой — вот и вся разница. — Она снова стиснула руки.
— Вы знаете, что прошло всего два дня с тех пор, как ее не стало? — Вопрос мне показался праздным, но она повторила: — Знаете?
— Да, знаем, — донеслось с разных сторон.
— Поэтому я еще не представляю, что будет, когда пройдет больше времени, как у мистера Уэлмана. Он долго размышлял и теперь вот уплатил деньги, чтобы мистер Вульф отыскал убийцу Джоан. Если бы у меня тоже водились деньги, возможно, я поступила бы так же… Не знаю… Пока я могу думать только о Рейчел. Я пытаюсь понять почему так случалось. Рейчел была простой труженицей. Исправно трудилась и получала честно заработанное вознаграждение. Она никому не причиняла зла. Не делала ничего дурного. И вот мистер Гудвин рассказал, что к ней обратился мужчина, Рейчел отпечатала ему рукопись, он расплатился, и вдруг какое-то время спустя он возвращается и убивает мою дочь. Я пытаюсь осознать, почему так случилось, и не могу. Сколько бы мне ни объясняли, я никогда не смогу понять, почему кому-то понадобилось убивать мою Рейчел. Нет в мире человека, который мог бы сказать: «Рейчел Эйбрамс меня обидела». Вы женщины и знаете, как трудно быть такой, чтобы о вас никто дурного слова не сказал. Я вот совсем не такая.
Миссис Эйбрамс умолкла. Потом стиснула губы, словно собираясь с духом, и заговорила:
— Однажды я плохо обошлась со своей Рейчел… — Подбородок ее мелко задрожал. — Извините меня, ради Бога… — Она запнулась, всхлипнула, встала со стула и быстро зашагала к двери.
Джон Р. Уэлман не стал соблюдать правила хорошего тона. Ни слова не говоря, он вскочил на ноги, прошел за моей спиной и последовал за миссис Эйбрамс. Из-за двери донесся его голос, потом все стихло.
Гости сидели, словно пришибленные.
— Есть еще кофе, — сообщил я. — Кому-нибудь подлить?
Желающих не оказалось. Я вновь заговорил:
— Миссис Эйбрамс допустила одну неточность. По ее словам, я сказал ей, будто мужчина, который
