– Мисс Веларди, знаете ли вы, что такое гипотетический вопрос?
– Знаю, конечно.
– У меня имеется один такой для вас. Если я поручу трем опытным детективам узнать, какую примерно сумму вы потеряли за последний год, играя на скачках, как вы считаете, сколько времени им на это потребуется?
– То есть, я… – Она растерянно заморгала густыми и длинными ресницами. – Я, я не знаю.
– Зато я знаю. Если повезет, пять часов. Не повезет, пять дней. Так что было бы проще, если бы вы мне это сами сказали. Сколько вы потеряли?
Она снова заморгала:
– Откуда вы знаете, что я вообще что-то потеряла?
– Я как раз не знаю, но мистер Гудвин, очень опытный детектив, на основании имеющихся у вас в комнате публикаций, пришел к заключению, что ваше увлечение игрой на скачках носит хронический характер… А раз так, есть все основания предположить, что вы ведете учет своих выигрышей и проигрышей.
Он повернулся ко мне.
– Арчи, твой обыск был прерван. Продолжай. Посмотрим, удастся ли тебе найти эти записи.
– Встаньте рядом с ним, мисс Веларди, – продолжил свой допрос Вульф, – если желаете. Тут и речи быть не может о мелком воровстве.
Я подошел к маленькому комоду. Вульф, несомненно, спешил использовать сложившееся для него удачно положение вещей. Если она проглотит и это, не попытаясь вызвать полицию, значит, если она и не убийца, то, несомненно, имеет уязвимое место и не желает, чтобы кто-то до него добрался. Впрочем, она все же как-то запротестовала. Когда я повернул ручку в ящике, чтобы выдвинуть его наружу, Веларди торопливо заговорила:
– Послушайте, мистер Вульф, я готова рассказать вам решительно все, что вас интересует. С радостью сделаю это. – Она наклонилась к нему, громко хрустя пальцами. – Мисс Харт предупреждала, чтобы я не удивлялась вашим вопросам, но они меня все-таки поразили, вот я и разволновалась. Ни для кого не секрет, что я люблю играть на скачках. Совсем другое дело, сколько я ставлю… Понимаете, у меня есть друзья, которые – ну, они не хотят, чтобы окружающие знали, что они ставят на лошадей. Они дают мне для этого деньги. Так что получается около ста долларов в неделю, иногда больше, почти две сотни.
Даже если бы она делала ставки на других животных, а не на лошадей, все равно каждому было бы ясно, что она беззастенчиво врет. Вульф в этом разбирался не хуже меня, поэтому он даже не потрудился поинтересоваться именами ее застенчивых друзей. Кивнув головой, он спросил.
– Ваше жалованье?
– Всего лишь шестьдесят пять долларов, так что, разумеется, сама я не могу играть особенно широко.
– Конечно. Теперь я задам вам вопрос об окнах в передней комнате. В летнее время, когда одна из вас дежурит в ночное время, они раскрыты?
Она задумалась.
– Жалюзи подняты?
– Да.
– 15 июля было очень жарко. Были ли окна открыты?
– Не знаю. Меня там не было.
– Где вы были?
– Уезжала в Джерси на машине вместе с моей приятельницей, Эллис Харт. Чтобы немного прохладиться. Мы вернулись назад после полуночи.
Поразительно, подумал я. Это все решает. Одна женщина может быть и солгала бы, но, конечно, не две.
Вульф буквально поедал ее глазами.
– Если окна были раскрыты, и жалюзи подняты вечером 15 июля, а так оно было почти наверняка, неужели любой здравомыслящий человек решился бы убить Мэри Виллис буквально на виду у всех? Как вы считаете?
Она растерянно покачала головой.
– Ну нет. Это было бы… нет, я этого не думаю.
– В таком случае он, или она, должно быть, запер окно и опустил жалюзи, прежде чем приступил к выполнению своего плана. Как бы смог это сделать Леонард Эш, не возбудив у нее подозрения? Ведь она тотчас же переполошилась бы. Я говорю о мисс Виллис.
– Не знаю, может быть он… – нет, я не знаю.
– Что он «может быть»?
– Ничего. Не знаю.
– Насколько хорошо вы знаете Гая Унгера?
– Довольно хорошо.
Было ясно, что этого вопроса она ожидала. Эллис Харт успела ее подготовить.
– Часто ли вы с ним встречались за последние два месяца?
– Нет, очень редко.
Вульф сунул руку в карман и достал оттуда любительский снимок.
– Когда вас фотографировали?
Она встала с кровати с намерением забрать у него карточку, но он крепко держал ее. Бросив на фотографию мимолетный взгляд, она пробормотала: «Ах, эта!» и снова села на постель. Совершенно неожиданно она не выдержала. Дрожа от ярости, она завопила с возмущением:
– Вы посмели взять эту фотографию в моем ящике! Что еще вы оттуда взяли?
Глаза ее метали молнии, она потрясла в воздухе кулаками:
– Убирайтесь! Немедленно убирайтесь и не смейте больше возвращаться!
Вульф сунул карточку к себе в карман, неторопливо поднялся с кресла и веско произнес:
– Пошли, Арчи! В конце концов всему есть предел.
И двинулся к выходу. Я пошел следом. Но он успел дойти только до порога, как мисс Веларди бросилась за ним, схватила его за рукав и потащила назад.
– Подождите минуточку! Я вовсе не хотела вас обидеть. Просто я очень неуравновешенная. На меня никто не обижается. Да мне эта фотография совершенно безразлична!
Вульф рванул рукав из ее цепких пальцев и отошел на всякий случай в сторону.
– Когда был сделан снимок?
– Недели две назад, в воскресенье.
– Кто эта вторая особа?
– Элен Велтц.
– Кто фотографировал?
– Мужчина, который был в нашей компании.
– Его имя?
– Ральф Инголлс.
– Гай Унгер был вашим кавалером или мисс Велтц?
– Ну, мы просто были все вместе.
– Ерунда. Двое мужчин и две женщины не могут быть «просто все вместе». Каким образом мы были разбиты на пары?
– Ну, Гай и Элен, а Ральф со мной.
Вульф взглянул на кресло, которое он только что оставил, но, очевидно, решил, что не стоит затрачивать энергию ради того, чтоб сделать несколько шагов к столь неудобному сидению.
– Значит, после того, как мисс Виллис погибла, мистер Унгер переключился на мисс Велтц?
– Я не знаю, переключилась ли она, или он… Насколько мне известно, они давно симпатизируют друг другу.
– Как давно вы здесь работаете?
