— Фу, — брезгливо поморщился Вулф.
Я негодующе потряс головой.
— Вы же сами знаете, что так нельзя, инспектор. Даже когда вы взвинчены, а сейчас вы несомненно взвинчены, вы умеете держать себя в руках. Итак, в чем дело?
Проницательные серо-голубые глаза Кремера, казавшиеся меньше, чем были на самом деле, из-за его широкой круглой физиономии, уперлись в меня.
— Черт тебя побери, — процедил он. — Время меня, конечно, поджимает, но мне пора бы уже привыкнуть к твоим повадкам. Ладно. Женщина, миссис Миллард Байноу, сегодня днем вышла из этой церкви, когда ты стоял на тротуаре и щелкал фотоаппаратом. С ней были ее муж, мистер Байноу, и еще один мужчина по фамилии Фримм. Они пересекли авеню и шли по Пятьдесят четвертой улице, когда миссис Байноу вдруг упала и забилась в конвульсиях и вскоре скончалась. Тело доставили в морг. По предварительным данным, имеются признаки отравления стрихнином, а в ее животе обнаружена иголка. Нам известно, что иголка предназначена для инъекции и содержит следы стрихнина. Судя по ее размерам и форме, такой иголкой можно было выстрелить из какого-то приспособления с расстояния до двадцати футов или даже больше, в зависимости от типа приспособления и силы пружины.
Глазки Кремера метнулись на Вулфа, затем вновь вперились в меня.
— Я рассказал вам, в чем дело. Миссис Байноу упала минут через двенадцать — от десяти до пятнадцати — после того, как вышла из церкви. Когда она выходила, на нее было нацелено по меньшей мере пять фотокамер, во всяком случае, мне известно о пяти. Одна из них была в руках у Гудвина. Зачем?
Я выдержал его взгляд и ответил:
— Что ж, теперь причина вашего прихода мне ясна. Вы задали вопрос, что я делал сегодня днем возле церкви Святого Томаса и, поскольку вы имеете право знать ответ на свой вопрос, я вам скажу.
Так я и сделал, не упустив почти ничего из своих слов и действий, не считая нескольких мелочей. Так, я не стал упоминать Мурлыку, миссис Байноу и орхидеи, а также умолчал про то, что видел, как миссис Байноу упала. Закончил я тем, что рассказал о том, как прошел пешком от Св. Томаса до Мэдисон-авеню, откуда доехал на такси домой.
— Вот и все, — сказал я, откидываясь на спинку стула. — Теперь мне понятно, почему вы пришли к нам вместо того, чтобы вызвать меня к себе. Естественно, вас интересует мой фотоаппарат, и я вас вполне понимаю и оправдываю.
Я развернулся, взял со стола «центрекс» в кожаном футляре с ремешком и снова повернулся к Кремеру.
— Вот он. Если хотите забрать его с собой, то попрошу расписочку.
Кремер заявил, что он безусловно хочет забрать его с собой, так что я подвинул к себе пишущую машинку, быстро напечатал расписку, которую Кремер и подписал. Я уже спрятал ее в ящик стала, когда Кремер заявил, что в своих показаниях, которые я подпишу, я должен упомянуть о том, что переданный ему фотоаппарат — тот самый, который я использовал на съемках во время пасхального шествия. Я пообещал, что непременно упомяну. Когда я обернулся, то увидел, что Кремер снова пожирает меня глазами.
— Насколько близко ты знаком с Джозефом Херриком? — спросил он.
— Не слишком близко. Знаю, что он вот уже несколько лет служит фоторепортером в «Газетт». Несколько раз я встречал его, вот и все.
— А знаешь ли ты тех двух мужчин с фотоаппаратами? Или женщину?
— Нет. Никого прежде и в глаза не видел. И не знаю, как их зовут.
— Был ли ты знаком с миссис Байноу?
— Нет. Ни разу ее не видел.
— Ты там был не для того, чтобы сфотографировать ее?
— Ее? Нет.
— Тогда что ты там делал?
Я развел руками.
— Фотографировал пасхальный парад. Как и десятки тысяч моих добропорядочных сограждан.
— Но отнюдь не все твои сограждане караулили возле церкви Святого Томаса. Понимаешь, Гудвин, судя по всему, отравленной иголкой выстрелили из механизма, спрятанного в одной из фотокамер, нацеленных на миссис Байноу. Ты наблюдательный. Не заметил ли ты чего-нибудь необычного в каком-либо из фотоаппаратов?
— Нет. Я еще подумаю, но уверен, что ничего необычного не заметил.
— А что-нибудь странное в поведении кого-либо из четверых людей с фотоаппаратами?
— Нет. Но обещаю еще подумать. Дело в том, что я и сам снимал, поэтому не слишком обращал внимание на остальных.
Кремер недовольно крякнул. Он еще некоторое время смотрел на меня, потом перевел взгляд на Вулфа.
— Все-таки я скажу, — произнес он. — Признаюсь, почему пришел к вам сам, вместо того чтобы вызвать Гудвина с его фотокамерой к нам, в управление. Дело в том, что к жакету миссис Байноу была приколота орхидея. Особая орхидея, по словам мистера Байноу. Во всем мире есть только одно такое растение, и оно находится в его собственности. И вот, в то время как женщина билась в судорогах на тротуаре, из толпы выскочил какой-то тип, сорвал у нее с груди орхидею и бросился наутек. Он, конечно, не всадил в миссис Байноу иголку — женщина уже умирала, — но суть не в этом. Суть в том, что вы помешаны на орхидеях, а Гудвин околачивался поблизости. Одни лишь орхидеи или присутствие одного лишь Гудвина я готов был бы посчитать совпадением, но орхидеи же плюс Гудвина — не могу. Вот почему я здесь. Я хочу знать, можете ли вы сообщить мне что-нибудь в связи с этим, и еще хочу задать несколько вопросов.
Вулф поджал губы.
— Возможно ли, — начал он, — что вы намекаете на то, что орхидеями овладел мистер Гудвин?
— Нет. Я прекрасно знаю, что это не он. У меня есть описание злоумышленника. Но вы сами знаете, что случается, когда либо вы, либо Гудвин оказываетесь в радиусе хотя бы мили от места убийства, а тут у нас не только Гудвин, но и орхидеи. Что вы можете мне сказать?
— Только одно. Я прошу вас уйти из моего дома.
— Только после того, как я услышу ответы на свои вопросы. — Кремер пригнулся вперед. — Известно ли вам что-нибудь о человеке, который сорвал орхидею с груди миссис Байноу?
Вулф оперся ладонями о край письменного стола, отодвинул кресло и грузно встал.
— Мистер Кремер, — холодно произнес он, — по части умения наносить оскорбления равных вам нет. Под предлогом расследования убийства вы вторглись в мое жилище с абсурдным намерением изобличить мою причастность к краже цветов.
Он вышел из-за стола и зашагал к двери, но на полпути остановился.
— Если бы вы хотели расспросить меня в связи с этим убийством, я бы остался и выслушал вас. И даже ответил бы. Я не был знаком с миссис Байноу и не знаком ни с кем, кто бы знал ее или что-либо, имеющее отношение к ее смерти. Более того, я не располагаю никакими сведениями, которые могли бы пролить свет на тайну ее убийства. Поскольку вы полагаете, что иголкой выстрелили из устройства, спрятанного в одной из фотокамер, я добавлю также, что, за исключением мистера Гудвина, не знаю ровным счетом ничего ни о ком из тех, кто находился возле церкви с фотокамерами. Мистер Гудвин уже рассказал вам о том, что он видел и делал. Если вы не унимаетесь и по-прежнему хотите изводить его вопросами, а он готов вам уступить, то, пожалуйста — вот он.
И Вулф протопал вон из кабинета. Кремер, набычившись, проводил его взглядом, потом снова вперился в меня.
— Уж, изводить вопросами, — проворчал он. — Самовлюбленный болтун. Да и ты тоже не лучше. Трепло. Ну, ладно, известно ли тебе что-либо о человеке, который сорвал орхидею с груди миссис Байноу?
Я напустил на себя извиняющийся вид.
— Прошу прощения, инспектор, но я служу у мистера Вулфа, а он…
— Отвечай на вопрос!
— Вы же сами понимаете, каково мне приходится. Конечно, мне страшно тяжело — работать-то надо на
