глазах у пяти человек, то у него действительно железные нервы. Если он подсыпал яд, уже направляясь к Фэйт Ашер, то это цирковой трюк – обе руки у него были заняты. Если он подсыпал яд после того, как отдал ей бокал, – вы бы это увидели. Ваше второе замечание?
– Давая показания, я говорил, что подозреваю, кто это мог сделать, как и почему. То, что вы сейчас рассказали, – новость для меня. Мое внимание было поделено между Этель Варр, сумочкой и Фэйт Ашер. Я не знал, кто находился возле бара, когда подошел Грантэм, или кто там был, когда Хакетт разлил шампанское по бокалам, которые забрал Грантэм. И до сих пор я не имею представления, кто это мог сделать, зачем и как. Я знаю только, что Фэйт Ашер ничего не подсыпала в свой бокал, следовательно, это не было самоубийством. Вот и все, что я утверждаю.
– И вы не желаете обсудить это?
– С чего вы взяли? А чем мы сейчас занимаемся?
– Я имею в виду, вы не желаете подвергнуть сомнению свое убеждение? Не допускаете, что могли ошибиться?
– Нет.
Он долго и внимательно разглядывал меня прищуренными глазами, затем принял свое обычное положение в красном кожаном кресле, лицом к Вульфу.
– Я скажу вам все, что думаю, – после паузы произнес он.
Вульф хрюкнул.
– Вы это часто делали.
– Знаю, но я надеялся, что до этого не дойдет. Я надеялся, Гудвин сообразит, что у него ничего не получится. Кажется, я понял, что произошло. Роза Тэттл рассказала Гудвину, что Фэйт Ашер носит в сумочке пузырек с ядом и она опасается, как бы Фэйт не покончила с собой тут же, на приеме. Гудвин успокоил ее, обещал проследить, чтобы ничего не произошло, и с той минуты принялся наблюдать за Фэйт Ашер и ее сумочкой. Принимаю.
– Это установлено.
– Хорошо, будь по-вашему, установлено. Когда Гудвин увидел, что, выпив шампанское, она теряет сознание и умирает, какова должна быть его реакция? Реакция человека, который оплошал. Вы хорошо знаете Гудвина, я тоже. Он был задет за самое больное место. Поэтому, ничтоже сумняшеся, он заявляет, что она была убита. Появляется полиция, он понимает, что его слова станут известны, повторяет их полиции, а когда его препровождают к окружному прокурору и туда являюсь я и сержант Стеббинс, повторяет их нам. Но нам-то он обязан был дать объяснение, и у него нашлось такое в запасе, чертовски хорошее к тому же, и до тех пор, пока подозревалось убийство, мы занимались этой версией вплотную. Но теперь, вы слышали, я объяснил, как все было. Я надеялся, что Гудвин выслушает меня и поймет, что для него лучше всего признать возможность своей ошибки. У него было время обо всем поразмыслить. Он достаточно разумен, чтобы оценить обстановку. Надеюсь, вы согласитесь со мной?
– Вопрос не в том, согласен я или не согласен. Вопрос упирается в фактическую сторону дела. – Вульф обернулся ко мне. – Арчи?
– Нет, сэр. Никто не любит меня больше, чем я сам, но, по-видимому, я не достаточно разумен.
– Ты продолжаешь стоять на своем?
– Да. Инспектор противоречит себе. Сперва он говорит, что я действовал с бухты-барахты, затем утверждает, что я разумный человек. Ему хочется, чтобы это было объявлено самоубийством? Не выйдет. Я играю без прикупа.
Вульф приподнял плечи на одну восьмую дюйма и обернулся к Кремеру.
– Боюсь, что вы зря тратите свое время. И мое тоже.
Я снова зевнул.
И без того красное лицо Кремера побагровело еще больше – верный признак того, что он дошел до предела и вот-вот взорвется. Но произошло чудо: он вовремя нажал на тормоза. Всегда приятно наблюдать победу самоконтроля. Он обратил взор в мою сторону.
– Предлагаю не ставить точку, Гудвин. Продумайте все сызнова. Конечно, мы будем продолжать следствие и если обнаружим хоть что-нибудь, указывающее на убийство, то расследуем все до конца. Вы нас знаете. Но я честно хочу предупредить вас. Если наше окончательное решение будет в пользу самоубийства, как мы считаем, и если вы информируете вашего друга Лона Коэна из «Газетт», что это было убийство или еще что-нибудь в этом роде, пеняйте на себя. Почему, в самом деле, вы оказались там, черт возьми? Это одному только Богу известно. И ваше заявление в качестве очевидца…
Раздался звонок в дверь. Я поднялся, вежливо попросил у Кремера извинения и вышел в прихожую. На крыльце я увидел своего недавнего знакомого, хотя не сразу узнал его из-за сорокадолларовой шляпы, которая скрывала его нечесаную шевелюру. Я открыл дверь, произнес «ш-ш-ш-ш», приложил палец к губам, отступил назад и поманил его войти. Он в нерешительности остановился, испуганно глядя на меня, но затем все же переступил через порог. Заперев парадную дверь и не предлагая ему снять пальто и шляпу, я провел его в комнату, рядом с кабинетом.
– Здесь все будет в порядке, – сказал я, закрывая за собой дверь. – Стены звуконепроницаемы.
– Все будет в порядке? – переспросил он. – Для чего в порядке?
– Для секретности. Или вы пришли повидать инспектора Кремера из Отдела убийств?
– Не понимаю, о чем вы говорите! Я пришел повидать вас.
– Просто я подумал, что, возможно, вы не захотите встретиться с инспектором Кремером. Он беседует с мистером Вульфом в кабинете и собирается уйти.
– И слава Богу! Мне надолго хватит встреч с полицией. – Он огляделся. – Мы можем здесь поговорить?
– Да, но сперва я должен проводить Кремера. Я сейчас вернусь. Присаживайтесь.
Я вышел в прихожую и направился в кабинет, когда оттуда появился Кремер. Он даже не взглянул на меня, не говоря уж о том, что не сказал мне ни слова. Я подумал, что если ему позволено быть таким грубияном, то позволено и мне, и дал ему возможность самому надеть пальто, самому отпереть парадную дверь и выйти. Когда дверь за ним захлопнулась, я вошел в кабинет.
– Делаю тебе замечание, Арчи, – заговорил Вульф. – Измываться над Кремером в связи с каким-либо расследованием – это одно, а делать это только ради развлечения – совсем другое.
– Вы правы, сэр.
– Ладно. Но он попал в рассол.
– Очень жаль. Но вместе с ним попал еще и кое-кто другой. Вчера, когда меня позвали на этот прием и сообщили имена приглашенных мужчин, я захотел узнать, кто они, и позвонил Лону Коэну. Один из приглашенных, Эдвин Лэдлоу, довольно важная персона для своих лет. В свое время он вел себя весьма вольготно, но три года назад, после смерти отца, который оставил ему десять миллионов, купил контрольный пакет книгоиздательской фирмы «Мелвин-пресс» и, очевидно, остепенился и…
– Это представляет интерес?
– Возможно. Он в соседней комнате. Пришел повидать меня. Я встретился с ним впервые вчера вечером, поэтому его визит может представить интерес. Я бы и сам поговорил с ним, но подумал, что, возможно, вы захотите послушать нашу беседу. Через наше устройство в стене. На тот случай, если мне понадобится свидетель.
– Пф!
– Да, знаю. Я вовсе не хочу подстегивать события, но у нас вот уже две недели не было клиентуры…
Он хмуро посмотрел на меня. Подняться с кресла и подойти к дыре в стене было для него непереносимой физической нагрузкой. Однако это пойдет ему только на пользу и для здоровья, и потому, что он может заполучить клиента, хотя сама мысль о том, что придется работать, ему ненавистна. Он тяжко вздохнул, с сердитым видом пробормотал «К черту все!», оперся ладонями о край стола, отодвинул назад кресло, поднялся и пошел.
Дырка в стене была проделана на уровне глаз, в восьми футах от письменного стола Вульфа. Со стороны кабинета она была замаскирована картиной, изображавшей красивый водопад. Я дал Вульфу минуту, чтобы устроиться, затем открыл дверь и сказал:
– Садитесь сюда, Лэдлоу, здесь вам будет удобнее.
