Вчера в автокатастрофе погиб Валерий Харламов с женой (она была за рулем). Почему-то все винят Тихонова[70]. На меня это произвело огромное впечатление, все время думаю об этом. Остались дети — трех и шести лет — кошмар. Все время в голове усыновить их. Почему-то кажется, что это событие будет иметь какое-то продолжение. Даже, может быть, как-то связано со мной.
Я так расстроен, что не смогу посмотреть всех матчей нашей команды, что поездка уже не представляется мне такой сногсшибательной. Все-таки по приезде попрошу - может, что и выйдет.
Очень жаль, что не записал всю поездку по Латинской Америке, пока помнится, надо бы все записать.
Итак:
Симферополь — съемка - объект «Река». Я там, по замыслу режиссера, должен щеголять в трусиках — это, как он предполагает, будет уже смешно. Для меня же это сцена совсем Другая. Странно, но это хороший момент в жизни Манечкина, это купание! Он, конечно, ищет — это понятно. Он, конечно, взволнован — это ясно. Но лезть в воду, нырять, руководить, орать, командовать, плавать, сушиться — это очень близко с отдыхом и большим удовольствием. Все эти волнения по поводу Фоменко — дела, конечно, важные, но, Боже мой, как мы сейчас волнуемся? Мы волнуемся спокойно и делово. Наши праздники будничны. Наши события потопились в безжизненном море усредненного поведения. Мы всегда живем в неких плоскостях: с одной стороны — куда исчез Фоменко? С другой стороны — как хорошо вместо цеха и кабинета в речке!!!
Ах, как хорошо! Особенно Манечкину! Он тут на месте, он тут остановился в своих интересах, он «путает мимику», смех и гогот рвется из него — это жизнь его плоти, его сути, он одевает озабоченность, как фуражку, на голую свою фигуру. И в самый неожиданный момент ложится загорать. (Мы привыкли, где можем, обращать работу в отдых.)
Нужны: фуражка, плавки, майка, бутылка коньяку, нарезанный лимончик, переговорник и тексты на руководство делами.
Надо продумать ход следствия самого Манечкина. (Окурок, следы, взгляд.)
С Павловым договорился, теперь с Гаузнером.
Картина попала под Джигарханяна, как под трамвай. Почему-то сразу не хочется сниматься.
Умный Вадим Гаузнер уж лучше бы был дураком: если Ахеджакова — жена, нет сюжета. От такой бабы сбежать сам бог велел. Сбежать же от Ахеджачки нехорошо, это ставит под сомнение духовность поступка Фоменко.
В моей роли нет смысла — цели. Ее можно было бы и не играть. Жаль было не играть в этом фильме. Но если не будет фильма, то все архиглупо, если иметь в виду еще и 1200 рублей за роль!
Кстати, надо заранее подготовить эпиграммы на всех в поездку. Очень хорошо бы на Сашу Иванова, мушкетера-пародиста.
Например:
Как правильно ты мыслишь о стихах! Как хороши твои пародии при этом! Ты стольких раздраконил в пух и прах, Что самому пора уж сделаться поэтом!
30.08.81 г. Воскресенье
На съемке у Гаузнера удалось все реализовать, но все же не было того серьеза и ажиотажа в сердце и деловитости. Не было графической четкости. Исполнение кадра всегда подчиняется органическому поведению в нем. Но я, видно, не наработал таким образом, чтобы то, что я чувствовал до слова «мотор», становилось бы естественной жизнью. Точнее: опыт органического проживания кадра заставлял меня упрощать рисунок и обеднять замысел. А для того чтобы этого не происходило, я должен был успеть еще привести замысел к большей органике.
Витя Павлов твердо встал на роль товарища — зря я сомневался в этом. Я пошел к нему с уважением, он ответил даже почтением.
Генрих Маранджян кажется сильно постаревшим, покладистым и добрым.
01-02.09.81 г.
Большой день, не скрою. Снимался в «Душе» — фестивальный зал. Сюжет с вором (которого принесли в шкафу). Это гениально для «Васи Куролесова». Не спится. Не спится. Звонил маме.
Сегодня сон ушел.
Нет, не тоска,
А просто спать сегодня невозможно;
Как сердце иногда неосторожно,
Когда коснется чувства хоть слегка!
Фантазии мои — вторая жизнь,
Я слышу фразы, речи, разговоры,
Я слышу, как в квартиру лезут воры,
Я вижу их — у них в руках ножи.
Я чувствую дыхание над ухом,
Я, недвижим, бегу, спасаюсь и кричу,
Хотя на самом деле я молчу
С открытыми глазами кверху брюхом.
Я падаю куда-то, недвижим,
Я недвижим, над пропастью летаю
И я не сплю, я наяву витаю...
Фантазии — моя вторая жизнь.
07.09.81 г. Понедельник
Пять дней в Канаде. Вылетели из Шереметьева, летели 9,5 часов, приземлились в Монреале. Тепло, кожаное пальто явно не понадобится. Очень трудно отделаться от впечатлений южноамериканской поездки, наверно, нельзя ездить так вот подряд. Монреаль показался сравнительно провинциальным, а тихая заводь Оттавы, ее покой и сонное благополучие каким-то архаичным. Сравнивать трудно и не нужно. Атмосфера всей поездки иная — компания совсем не та.
Смотрим мало и бестолково: монреальский олимпийский комплекс, музей науки и техники в Оттаве и поездка по городу. Выступление в посольстве. И рыбалка: завхоз из торгпредства поймал угря и осетра (около метра) — ничего себе рыбалка. Были в резиденции атташе. Тут военное представительство — это, конечно, разведчики. Ребята приятные.
Ткачиха из Челябинска сказала мне (когда я спросил: «Что такое десятидневный день отдыха? Премия за хорошую работу?»): «У вас работа — отдых!» Никогда не видел столько мелкой злобности и, так сказать, социальной спеси. Как странно — она верит тому, что говорит. Ее убедили, что все дело в ней. Ее спесь какая-то представительская, принципиальная. Манера держаться — любовницы какого-нибудь босса. И спесь — того же происхождения. Поразительно неприятна. Нет, это не рабочий класс. Совсем. Это то, что входит в организованное шоу о «партии и рабочем классе»: это роль. Она небольшого росточка, плотная, округлая, с узкими губами и круглым лицом. Волосы ухоженные, глазки круглые, карие — вся округлый квадратик. Раньше я видел девчат в такой роли, в которых за «широкой душой» чувствовалось напряжение и загубленная молодость. Эта в порядке. Ее фигура — единственной женщины в мужской делегации для проведения матчей в Канаде — надо болеть и орать. Как она сюда попала?
Не могу до конца объяснить, почему она меня так интересует, но схема ощущений такова: она попала по блатным делам. Что это? Папа? Нет. Она ткачиха. Муж? Нет — начальник смены на том же заводе. Тогда любовница. Но сильно любимая, иначе кто бы стал... И любовница туза. То, что она тут, - не вопрос, но что это за ТУЗ, у которого в любовницах такая.
Стукачка? Нет — тут без нее все в порядке. Тут и стукача не надо — вся своя.
Тарасов[71] фигура интересная. Что-то в нем есть от моего отца. Отец столь же самонадеян, столь же смел и столь же осторожен. Он самодур, как и мой отец. Он мог бы сейчас очень интересно сняться в кино в роли сильной личности (гения, купца, царедворца), он мог бы сыграть античного человека, человека средневековья. Это игрок, ребенок, сгусток себялюбия и силы. Он, наверно, даже добр — но это не в системе его личности.
09.09.81 г.
