— Твои сапоги, — шепнула она, когда он подвинул ее к краю кровати.
— Оставь их! — прорычал он, скользнув внутрь ее, упиваясь ощущением ее теплого тела. Стоя у края постели, он быстро и сильно двигал бедрами, а руками обхватил ее груди. Ее соски отвердели, и он снова наклонился и стал целовать их.
Издавая стоны в ритм с его движениями, она ухватилась за его волосы.
— Брэм!.. — чуть не задохнулась она, и наступил оргазм.
Жар, от которого вскипала кровь, охватил Брэма. Он словно забыл о своей обычной нежности и в самой ее глубине обрел свое облегчение. Блаженный святой Христофор! Черт знает, что она творила с ним, и как бы ему ни хотелось в этом признаваться, ему это нравилось. И еще ему нравилась Розамунда Дэвис.
Он лег рядом с ней и накинул на них обоих одеяло. Когда она положила голову на его плечо, а рукой обняла его грудь, у него возникло странное ощущение, что ему хочется, чтобы время остановилось.
Ему было необходимо избавиться от этого чувства.
— Ты расскажешь мне, что произошло? — спросил он, нежно целуя ее волосы.
Несколько минут она лежала молча.
— Он все знает, — наконец тихо, с печалью в голосе, сказала она. — Косгроув знает… что мы были вместе. Я не говорила ему, но мне показалось, что я не была так сильно напугана, как он ожидал.
Слушая и обнимая ее, он оглядывал комнату. Кроме Крикетной биты, валявшейся на полу, он заметил, что дверная ручка была зажата стулом. Самое необычное, однако, было в стоявшем на полу по ту сторону кровати чемодане, наполовину заполненном одеждой и другими личными вещами.
Что-то произошло. Что-то хуже предыдущих угроз и обещаний Косгроува. Что-то настолько серьезное, что заставило преданную семье девчонку броситься в его объятия и собрать свои вещи. Брэм погладил ее по спине, еще крепче прижимая к себе, чувствуя, как она вся дрожит. Ее страх беспокоил его. Очень беспокоил.
— Что он сделал? — осторожно спросил он.
— Он сказал, что если его слова до меня не доходят, он найдет способ заставить меня подчиниться. И потом ударил меня по лицу.
Брэм мгновенно пожалел, что на вечере в Хемптоне он не воспользовался кинжалом, спрятанным в сапоге. Он понимал желание Косгроува получить ее и владеть ею. Но ударить… Брэм привык к тому, что его многое сердило; последнее время из прошедших десяти лет он переживал разные стадии гнева. Однако то, что он чувствовал, слушая Розамунду, ее дрожащий и полный отчаяния голос, было глубже и пронзительнее всего, что он когда-либо испытывал. Скорее всего это была ярость. Раскаленная добела, кипящая ярость.
— Надеюсь, он получил удовольствие, ударив тебя, Розамунда, — тихим голосом произнес он. — Думаю, он больше никогда не прикоснется к тебе.
Она подняла голову, и ее зеленые глаза посмотрели на него.
— Я не позволю ему. Я хочу уехать.
От неожиданности у него перехватило дыхание.
— По-моему, я уже предлагал это, — сказал он как можно спокойнее.
— А мне следовало послушать тебя. Моя семья… моя семья разорится, но я не смогу провести всю оставшуюся жизнь в рабстве у этого негодяя. — У нее дрогнул голос. — Я не выдержу, Брэм. Думала, что смогу, но…
— Но когда-нибудь тебе придется начать беспокоиться и о себе самой, — закончил он за нее. — Я узнал, что это единственный способ выжить, Розамунда.
Она задумалась.
— Нет, нет. Я не хотела бежать. Но меня принудило к этому его поведение.
— Есть идея, — медленно произнес он, готовый нарушить еще одно из своих правил. Третье за одну ночь. Кто-то, видимо, заключил на него пари. — Оставайся со мной.
Побледневшие щеки Розамунды покраснели.
— Что?
— Оставайся в Лаури-Хаусе. Никто не догадается. Я буду… я буду защищать тебя.
Она наклонилась и нежно поцеловала его. От ее прикосновения Брэм закрыл глаза. Поцелуй, подаренный ему по ее собственной воле, оказался даже лучше секса.
— Спасибо, но за что мне этот поцелуй? — спросил он.
— Ты ведь будешь защищать меня, не так ли?
— Да, — еле слышно подтвердил он.
— От Косгроува. Но ты не сможешь защитить меня от общества. А кто защитит меня от тебя?
— Ты первая начала раздевать меня.
— Я говорю не об этом.
— Тогда объясни.
— Если я хочу тебя, это еще не значит, что я тебе доверяю.
Брэм на этот раз нахмурился:
— Выходи за меня, и мы поладим друг с другом и с обществом.
Он не мог поверить, что произнес это вслух, пока она не отстранилась от него и села. Господи! О чем он только думал? Он сделал предложение. Но раз уж он сделал его, он ждал ответа.
— Ну как? — поторопил он девушку, усаживаясь рядом с ней.
Розамунда смотрела на него во все глаза.
— О Боже! — прошептала она. — Признаюсь, я ожидала, что ты, поджав хвост, сбежишь в Шотландию или куда-нибудь еще, но не встанешь поперек дороги своего друга.
— Он мне больше не друг. Вчера я ясно показал это. И благодарю тебя за твою веру в мой характер.
— Дело не в вере или в отсутствии таковой. Я испытывала тебя, Брэм.
— Как это мило! — Он только этого и хотел, сделав ей предложение, чтобы она копалась в его характере. Можно было бы и дальше разбираться в нем, но Брэм, черт побери, стал, оказывается, ее героем. — Возможно, я ошибаюсь, но, по-моему, я только что предложил тебе выйти за меня замуж. И жду ответа.
— Я оскорбила тебя, когда сказала, что вы с Косгроувом сделаны из одного теста. Прости меня.
— Спасибо, хотя это сейчас не важно.
— Но ты сам сейчас в беде. Большой беде. Я не сбегу от этого задуманного недобрыми людьми брака. Есть очень важная причина, чтобы вступить в него: благополучие моей семьи. Куда же мне деваться?
Брэм поднялся и начал одеваться. Ему только что хотелось целовать ее и даже читать стихи, или что-то еще делать вместе с ней, а она опять затянула старую песню. Но ведь чемодан-то уже собран.
— Ладно, — проворчал он. Его первым порывом было распахнуть дверь, спуститься по лестнице и на глазах у всех слуг выйти через эту чертову парадную дверь. Но с другой стороны, таким же сильным было желание узнать, что она будет делать без него. — Если ты сбежишь из дома и не выйдешь замуж, тебе нельзя будет оставаться в Лондоне.
— Я подумала, что смогла бы быть гувернанткой или компаньонкой. Может быть, в Йорке или Корнуолле. Я люблю море.
И то и другое было слишком далеко. И еще одна мысль пугала его. Если она уедет, то Брэм, может быть, больше никогда не увидит ее. С этим он не мог примириться.
— Прямо не знаю, что тебе еще посоветовать.
— Долг перед семьей, долг маркизу…
Он раз прошелся по комнате, потом еще пару раз. И еще один раз. Многие годы он развлекался интригами, играми и пари. Все было очень просто. Он определял, чего хочет, и затем отыскивал наилучший способ получить это.
— Все зависит от этого дурацкого долга в десять тысяч, — сказал он, скорее всего самому себе.
— Да, с этим я согласна, — кивнула она.
— Твоя помолвка с Косгроувом не будет объявлена в лучшем случае еще две недели.
— Которые пробегут очень быстро…
