Грегори удивленно посмотрел на рассказчика:
— Но ведь ты всего лишь робот. Ты сам это нам говорил. Как же ты можешь отличать добро от зла?
— Не забудьте об уникальности моей программы, дети. Для меня «добро» все то, что способствует жизни, свободе и счастью человека, и все «зло», что враждебно жизни и счастью, что угрожает свободе.
— Но в таком случае крепкие напитки — это «добро», — объявил Джефри.
— Я говорил о счастье, Джефри, а не об удовольствии.
Джефри покачал головой.
— Не вижу разницы.
— Мой второй владелец тоже не видел. Но даже признавая трудность его положения, я не мог простить его поведение.
— Удивительно, что он не продал тебя на лом!
— У него не было такой возможности: предводитель беглецов обеспечил собственную безопасность и безопасность своих друзей самым простым способом. Старателя оставили на небольшом астероиде с достаточным запасом еды и воды. Оставили убежище и маяк, чтобы он мог вызвать помощь.
— Какая жестокость!
— Неправда, никакой опасности на самом деле не было: несомненно, его спасли до того, как у него кончились припасы.
Но Джефри никак не мог угомониться.
— Тогда зачем было оставлять его в таком месте? Можно было просто отвезти в город.
— Потому что, если бы его отвезли на Цереру, власти определенно арестовали бы беглецов. А так властям потребовалось несколько дней, чтобы прислать спасателей, и это давало беглецам возможность оказаться в безопасности.
— А почему они просто не убили его? — спросил Джефри.
— Джефри! — воскликнула Корделия с укором.
Но Фесс признался:
— Кое-кто склонялся к такому решению, но предводитель беглецов предложил более гуманный выход.
— Только предложил? — удивился Джефри. — Значит, он не обладал реальной властью среди соратников?
— Не знаю, — ответил Фесс, — потому что такая проблема никогда не возникала. Никто не противоречил ему, когда он предлагал что-нибудь сделать.
— Ты хочешь сказать, что они и не думали возражать? — поразился Джефри. — Разве это правильно?
— Правильно, — подтвердил Фесс, — когда предложения верны.
— А когда ты мне что-нибудь запрещаешь! — воскликнул Джефри. — Должен я тебя слушаться или нет?
— Вопрос, конечно, интересный, Фесс, — усмехнулся Грегори.
— Вы должны сами решать, дети, и решать в каждом случае отдельно. Не нужно отказываться от возможности принимать решение, не следует для себя устанавливать незыблемые правила.
— Тогда предложи нам правило, которое можно изменять, — сказал Магнус.
— Ваши родители уже сделали это.
Дети удивленно посмотрели друг на друга.
— Ты играешь с нами? — спросил Джефри.
— Нет, — сказал Грегори, — это не соответствует его природе.
— Его природа — это верность хозяину, — сказал Магнус, — а его хозяин — папа.
Корделия повернулась и сердито посмотрела на Фесса.
— Значит, ты нас продал?
— Нет, — ответил Фесс, — и если подумаешь, ты согласишься со мной. Если хочешь узнать, нужно ли подчиниться, в ответ я могу только сослаться на собственный опыт: «Подчиняйся, но сохраняй верность своей программе».
Джефри прищурился.
— Какой в этом смысл для человека из плоти и крови? Какая у нас программа, которой мы были бы верны?
— Тебе придется узнавать это на собственном опыте, Джефри, — заявил Фесс. — Это и есть часть процесса взросления.
Дети смотрели на него, пытаясь решить, стоит ли сердиться.
Затем Магнус улыбнулся.
— Но ведь ты этого не знал, когда впервые осознал себя, как некое «Я»?
— У меня не было подпрограмм для разрешения противоречий между моей программой и ежедневными проблемами, с которыми я встречался. Но моя программа дает возможность создания таких подпрограмм.
— И ты создавал такие подпрограммы, обдумывая события, о которых только что рассказал нам, верно?
— Это правильное заключение.
— Значит, у тебя тоже был период взросления! — воскликнула Корделия.
— Да, период, эквивалентный у человека подростковому. Я рад, что тебе доставило удовольствие это открытие, Корделия.
— О, мы всегда стараемся научиться у тех, кто прошел по дороге жизни перед нами, — весело сказал Магнус. — А у кого ты научился разрешать такие противоречия, Фесс?
Робот некоторое время молчал, потом медленно проговорил:
— Я создавал подпрограммы, руководствуясь принципами своей базовой программы, Магнус. Но дополнительно я включил в них и некоторые концепции, усвоенные у человека, рассуждения которого соответствовали строгой логике, помогали сопоставлять события нынешние и прошлые, находить сходства и различия и давать верные оценки.
— И кто был этот человек?
— Предводитель беглецов.
— Твой третий владелец? — Магнус вздрогнул. — Но почему он оказал на тебя такое большое влияние?
— Главным образом благодаря своему выдающемуся уму, Магнус, хотя сам он не согласился бы с таким утверждением. И воздействие его идей на меня оказалось особенно сильным, потому что он первым из моих хозяев был по-настоящему хорошим человеком.
— Судя по тому, что ты нам рассказал, я могу в это поверить, — Магнус задумался. — Но кто он был, этот образец совершенства, этот предводитель беглецов?
— Его называли Тодом Тамбурином, и он вряд ли мог претендовать на почетное звание образца совершенства, хотя в глубине души мой хозяин, несомненно, был хорошим человеком.
— Тод Тамбурин... — Корнелия ошеломленно смотрела на Фесса. — Ты хочешь сказать, что это был Уайти-Вино, о котором ты только что рассказывал? Тот самый, который помог внучке справиться с комплексом ложной вины из-за смерти родителей?
— Тот самый, — согласился Фесс. Грегори нахмурился.
— Но как получилось, что он оказался тезкой другого «Тода Тамбурина», о котором ты нам рассказывал на уроках?
— Очень просто. Он не тезка, а все тот же человек.
У Джефри от изумления отвисла челюсть.
— Тот самый Тод Тамбурин? Слабак с пером и чернилами? Тот, которого ты назвал величайшим земным поэтом?
— Это не только мое мнение, дети, но общее мнение земных критиков. И вряд ли его можно назвать слабаком.
