Новая жизнь

эти истории и этих героев.

«Милые дети, — писал он в маленьком предисловии к одному из первых своих комиксов, — где бы я ни увидел вас с этими ковбойскими журналами в руках — у школьных ли дверей, в вагонах электричек или на улицах моего скромного квартала, я знаю, что вы читаете о Томе Миксе или Билле Киде. Я, как и вы, тоже люблю приключения этих честных, смелых ковбоев и техасских рейнджеров. И я подумал, что вам понравится, если расскажу вам о приключениях турецкого мальчика среди ковбоев Америки. К тому же вы познакомитесь не только с христианскими героями — благодаря приключениям ваших отважных турецких соотечественников вы крепче полюбите мораль и национальные ценности, завещанные нам отцами. И если вам понравится читать о том, что парень из бедного стамбульского квартала так же проворно владеет оружием, как Билли Кид, и что он такой же честный, как Том Микс, то ждите следующих историй».

Долго, терпеливо и внимательно, не говоря ни слова, словно Мари и Али, смотрящие на чудеса Дикого Запада, мы с Джанан рассматривали героев черно-белого мира, созданного дядей Рыфкы, его тенистые горы, страшные леса и города, где царят странные порядки и существуют таинственные предметы. В кабинетах адвокатов, в заполненных шхунами портах, на далеких железнодорожных станциях, на стоянках золотодобытчиков мы встречали головорезов, передававших приветы самому падишаху и всем туркам, чернокожих, спасшихся от рабства и обратившихся к Исламу, вождей индейских племен, учившихся у тюрок-язычников из Средней Азии строить юрту, простодушных и добрых, как ангелы, фермеров с детьми. После нескольких страниц кровавых приключений, где стрелки безжалостно убивают друг друга, где добро и зло сбивают с толку героев, меняясь местами, а мораль Востока смешивается с рационализмом Запада, добрый смельчак наконец получал предательский выстрел в спину и на рассвете, перед смертью, находясь на грани между двумя мирами, он чувствовал, что там, на этом рубеже, он обязательно встретится с Ангелом. Но дядя Рыфкы Ангела никогда не рисовал.

Я сложил стопкой несколько журналов, в которых рассказывалось о приключениях Пертева из Стабмула, подружившегося с Питером из Бостона и перевернувшего всю Америкиу вверх дном, и стал показывать Джанан свои самые любимые места: малыш Пертев с помощью Питера выводит на чистую воду карточного шулера, ободравшего как липку жителей города с помощью специально настроенных зеркал, и вместе с обманутыми жителями, зарекшимися играть в карты, выгоняет его из города; Питер, сказав просветительскую речь в духе Ататюрка, проникнутую идеями вестернизации, которой научил его Пертев, успокаивает жителей деревни в Техасе, в церкви которой вдруг забила нефтяная струя. Люди, разделившись на два лагеря, чуть не перегрызли друг другу глотки и едва не попались в сети нефтяных магнатов и благочестивых, набожных эксплуататоров. Но этим их выдающиеся дела не заканчиваются. Пертев наталкивает маленького Эдисона, тогда еще зарабатывавшего себе на жизнь торговлей газетами в поездах, на мысль о создании электрической лампочки, рассказав Эдисону, что ангелы сделаны из света и светятся благодаря волшебному электричеству.

Но именно в комиксе «Герои железной дороги» нашли отражение неиссякаемый энтузиазм дяди Рыфкы и его привязанности. Из этой истории мы узнавали, как Питер и Пертев помогали инициаторам строительства железной дороги, которая должна была связать Восток и Запад Америки. Железная дорога, которая соединила бы страну от побережья до побережья, была для Америки вопросом жизни и смерти, как, впрочем, и для Турции 1930-х годов, но множество людей — от владельцев автомобильной фирмы «Уэллс Фарго» до представителей нефтяной компании «Мобил»; от священников, не желавших, чтобы по их землям проходила железная дорога, до международных врагов страны, например России, — пытались подорвать просветительские усилия энтузиастов, провоцируя индейцев на бунты, подстрекая рабочих к забастовкам и заставляя молодежь резать сиденья в поездах ножами и бритвами, — совсем как в стамбульских электричках.

«Если строительство железной дороги закончится крахом,

— произносил нарисованные в пузыре слова взволнованный Питер, —

то развитие нашей страны остановится и то, что люди называют несчастливым совпадением и неудачей, станет нашей судьбой. Мы должны бороться до конца, Пертев!»

Как я любил эти огромные восклицательные знаки после заглавных букв, наполнявших большие пузыри! «Осторожно!» — кричал Пертев Питеру, и пока летел нож, брошенный одним из подлецов в спину, тот успевал отскочить в сторону. «Сзади!» — вопил Питер Пертеву, и тот, не оборачиваясь, бил за спину кулаком, попадая прямо в челюсть врага строительства железной дороги. Иногда вмешивался сам дядюшка Рыфкы и писал в маленьком пузырьке, среди рисунков, изящными буковками, такими же, как он сам: «И ВДРУГ», или «И ТОГДА», или «НО ВНЕЗАПНО», вставляя огромные восклицательные знаки. Как мне было известно по собственному опыту, в этих случаях он привлекал к делу и Нахита (или Мехмеда).

Мы с Джанан читали предложения с восклицательными знаками и среди прочих прочитали следующее:

«Я давно опередил все то, о чем пишут в книгах!»

Эти слова говорил Пертеву и Питеру герой, который посвятил себя борьбе против безграмотности, когда они посетили его хижину, где он уединился, разочарованный своей неудавшейся жизнью.

Я постарался взять себя в руки и отвлечься, когда заметил, что Джанан стало неинтересно смотреть на страницы, где все добрые американцы были светловолосыми и веснушчатыми, а все плохие кривили рот, где все благодарили друг друга по любому поводу, всех покойников разрывали и съедали стервятники, а кактусовый сок всегда спасал жизни людей, умиравших от жажды.

Вместо того чтобы фантазировать на тему своей новой жизни в качестве другого Нахита, сказал я себе, я должен уберечь от ложных фантазий Джанан. Она горевала, разглядывая школьные табели Нахита и его фотографию на удостоверении. Но вдруг в комнату вошла Гюлизар — так к хорошему герою, зажатому в угол неудачами и врагами, поспевала подмога, вызванная магическим «И ВДРУГ!» дяди Рыфкы.

Я понятия не имел, что с нами произойдет потом, у меня и в мыслях не было никаких планов относительно дальнейшего сближения с Джанан. Когда я выходил тем утром из музея, где Мехмед вел жизнь Нахита, мне в голову пришла неясная, не очень осознанная мысль: я хотел сбежать отсюда, и я хотел стать Нахитом.

9

Чуть позже, когда мы вдвоем с Доктором Нарином отправились на долгую прогулку по его поместью, он великодушно предоставил мне возможность выбрать одну из этих двух жизней. Как правило, отцы редко знают обо всем, что приходит в голову их сыновьям, — что было бы, если бы родители, подобно богам, читали книги судеб! Чаще всего они замечают в своих детях и в людях, немного похожих на них, лишь отражение своих собственных нереализованных желаний.

Мне дали понять, что, поскольку мне показали музей, Доктор Нарин хочет теперь пройтись со мной и поговорить наедине. Мы шли мимо полей пшеницы, едва колыхавшейся на ветру, под яблонями с крошечными, еще не поспевшими яблоками, по запущенным полям, где сонные бараны и коровы вдыхали аромат еще не выросшей травы. Доктор Нарин показал мне кротовые норы и следы диких кабанов, объяснил, как по частым неровным взмахам крыльев птиц, стайкой летевших с юга города прямо во фруктовые сады, можно узнать, что это дрозды. Он еще много чего рассказал мне — наставительно, терпеливо, голосом, в котором невозможно было не почувствовать нежность.

На самом деле он не был доктором. Это прозвище друзья дали ему в армии за то, что он знал много