Но Джанан ничего не слышала.
— Где Мехмед?
Она внимательно смотрела на потолок, словно искала там ответ. Нахмурила брови. Лоб стал казаться выше. Губы задрожали. В желтоватом свете комнаты ее кожа приобрела розовый оттенок, который я прежде никогда не замечал. Теперь, когда Джанан отъелась и выспалась в спокойной обстановке, ее лицо приобрело нормальный цвет. Я сказал ей об этом, надеясь, что ей захочется счастливой, упорядоченной домашней жизни и она внезапно решит выйти за меня замуж.
— Потому что я заболеваю, — сказал она. — Простудилась под дождем. У меня температура.
Она лежала и смотрела в потолок, а я лежал рядом, любуясь цветом ее лица, а потом приложил руку, как опытный врач, к ее гордому лбу. Моя рука застыла, словно я желал убедиться, что она не сбежит от меня. Перед глазами всплывали детские воспоминания, и я понимал, что она изменила все, особенно мои ощущения, вызванные прикосновениями к обычным вещам. Но в голове у меня были другие планы и другие мысли. Когда она слегка повернулась и вопросительно посмотрела на меня, я сказал ей правду:
— У тебя температура.
Внезапно я понял, как решить все проблемы. После часа ночи я спустился на кухню. Среди страшных кастрюль я нашел ковшик и заварил в нем липовый чай, найденный в какой-то банке; все это время я представлял, как скажу Джанан, что лучшее средство от простуды — лечь под одеяло и обнять кого-нибудь. Потом, когда в коробках с лекарствами я искал аспирин, я думал: если я тоже заболею, мы будем целыми днями лежать в комнате вдвоем. Зашевелилась занавеска, раздалось шарканье тапок. Сначала передо мной возникла тень жены Доктора Нарина, а потом появилась и нервная жена. «Нет, сударыня, — сказал я, — не беспокойтесь, она просто слегка простыла».
Она отвела меня наверх. Заставила достать из шкафа толстое одеяло, надела на него пододеяльник и сказала: «Ах, бедняжка! Она настоящий ангел! Не огорчай ее, слышишь?» А потом добавила еще кое-что, о чем я буду помнить всегда: какая красивая шея у моей жены.
Вернувшись в комнату, я долго смотрел на ее шею. Разве раньше я этого не замечал? Замечал и любил. Но теперь красота ее шеи поразила меня настолько, что я долгое время не мог ни о чем думать. Я наблюдал, как она медленно выпила липовый отвар, потом проглотила аспирин, завернулась в одеяло и стала ждать, как послушные дети, когда все пройдет и ей станет хорошо.
Наступило долгое молчание. Прикрыв рукой глаза, я смотрел из окна. Шелковица слегка трепетала на ветру Родная моя, наша шелковица трепещет даже от легкого ветра. Молчание. Джанан тоже дрожит, а время летит быстро.
Так очень быстро наша комната превратилась в комнату больного. Я ходил взад и вперед, и мне надоели стол, стакан и журнальный столик, уже ставшие хорошо знакомыми и слишком личными вещами. Пробило четыре. Сядь ко мне сюда, на кровать, попросила она. Я потрогал ее ноги через одеяло. Она улыбнулась, сказала, я очень хороший. Закрыла глаза и сделала вид, что спит. Нет, действительно уснула. Уснула? Уснула.
Я заметил, что хожу по комнате. Гляжу на часы, наливаю воду из графина, смотрю на Джанан, ничего не решая. И просто так глотаю таблетку аспирина. Когда она открывает глаза, вновь и вновь кладу ей руку на лоб, проверяя температуру.
Часы будто гнали время вперед, но оно на миг остановилось, полупрозрачная пелена, окутавшая меня, прорвалась, и Джанан села на кровати. А потом вдруг оказалось, что мы жарко обсуждаем стюардов, один из которых сказал, что когда-нибудь сядет в кресло водителя и поведет автобус в неизвестную страну. Другой сказал: уважаемые пассажиры, у нас есть подарок от нашей автобусной компании — бесплатная жвачка, угощайтесь, пожалуйста; а потом, не сумев удержаться, добавил: братцы, не жуйте так много, она с опиумом, — чтобы пассажиры сладко спали, думая, что мирным сном обязаны автобусным рессорам и искусству шофера, который никогда не обгоняет машины справа, и помнили о том, что наша фирма и наша машина — очень хорошие. А помнишь, Джанан, стюарда, которого мы встречали в разных автобусах, помнишь, что он сказал? Вот мы смеялись! Он сказал: братец, я еще в первый раз заметил вас, ведь я знал, что вы вместе сбежали, а сейчас вижу у тебя, сестричка, кольцо, тогда поздравляю, значит, вы поженились.
Ты выйдешь за меня замуж? Мы видели много сцен, озаренных сиянием этих слов: влюбленных, гуляющих под деревьями и обнявших друг друга, влюбленных под фонарем или в машине, на фоне моста через Босфор, влюбленных под дождем; в иностранных фильмах богатый парень часто спрашивает у соблазнительной красавицы, перед тем как нырнуть в бассейн: ты выйдешь за меня? Так как я ни разу не видел, чтобы этот вопрос задавали девушке с красивой шеей в комнате, где она лежит больная, то мне не верилось, что эти слова вызовут у Джанан те же чувства, которые вызывают волшебные слова в фильмах. А еще я все время думал о храбром комаре, летавшем по комнате.
Я посмотрел на часы, и меня охватила тревога. Я проверил температуру и заволновался. Покажи мне язык, попросил я; она высунула язык с острым розовым кончиком. Я лег на нее и взял ее язык в рот. Мы пролежали так некоторое время, Ангел.
— Не надо, милый, — сказала она потом. — Ты замечательный, но давай не будем.
Она уснула. Я прилег на край кровати рядом с ней и стал считать ее вдохи. Позднее, когда уже вот- вот должно было взойти солнце, я снова и снова думал: я скажу ей — Джанан, я на все готов ради тебя, Джанан, разве ты не понимаешь, как я сильно люблю тебя… Одни и те же слова… Потом я думал: что- нибудь совру, и мы опять поедем, но теперь я и сам толком не знал, куда надо ехать. К тому же я заметил, что начал бояться смерти — после того, как познакомился с безжалостными «часами» Доктора Нарина и провел с Джанан ночь в этой комнате.
Ангел, ты знаешь, бедный парень лежал рядом со своей любимой, слушая до рассвета ее дыхание, глядя на ее ровный упрямый подбородок, на руки Джанан в ночной рубашке, которую дала Гюлизар, на то, как разметались по подушке волосы, как медленно озаряло солнцем шелковицу.
А потом время пошло быстро. В доме послышались легкий шум, звуки осторожных шагов мимо двери, шум ветра, стучавшего в окно, мычание коровы, шум автомобиля, кашель, стук в нашу дверь. Тщательно выбритый человек средних лет с огромной медицинской сумкой, слишком похожий на доктора, вошел в нашу комнату, принеся запах жареного хлеба. Губы у него были ярко-красными, как будто он недавно пил кровь, а в уголке рта виднелся уродливый прыщ. Я вдруг представил, что он разденет лежавшую в горячке Джанан и этими губами будет целовать ее дрожащую шею и спину. Пока он вытаскивал из своей мерзкой сумки стетоскоп, я быстро достал свой «вальтер» и вышел из дома, не обращая внимания на расстроенную мать семейства в дверях.
Не замеченный никем, я устремился в ту долину, что показал мне Доктор Нарин. На пустыре, окруженном тополями, где, я был уверен, меня никто не увидит, а ветер не разнесет сплетни, я вытащил пистолет и выстрелил подряд несколько раз. Так я использовал несколько пуль из подарка Доктора Нарина, тренируясь в стрельбе с близкого расстояния. Результаты удручали. Из трех выстрелов я ни разу не попал в тополь, в который целился с четырех шагов. Помню, некоторое время я стоял в нерешительности и пытался собраться с мыслями, глядя на торопливые облака с севера. Страдания молодого Вальтера…[44]
Чуть поодаль я увидел гору, достаточно высокую, чтобы с нее можно было осмотреть владения Доктора Нарина. Я поднялся туда, сел и, несмотря на мысли, навеянные красотой пейзажа, подумал: интересно, в каком убогом месте закончится моя жизнь? Прошло много времени, но мне не явились ни ангелы, ни волшебные феи, ни мудрые старцы, помощью которых обычно пользуются пророки, кинозвезды, святые и политические лидеры в столь трудные моменты.
Пришлось вернуться в особняк. Ужасный врач с окровавленными губами уже напился крови моей Джанан, а сейчас сидел и пил чай с мамой и дочками-розами. Когда он увидел меня, его глаза засветились от радости, он собирался дать мне совет.
— Молодой человек! — сказал он мне.
Моя жена простудилась, у нее тяжелый грипп. Она на грани серьезного срыва из-за усталости, измотанности и бессонницы. Как мне удалось так ее утомлять? Как я могу столь дурно обращаться с ней? Мать и дочери смотрели на молодого мужа с подозрением.
— Я дал ей сильное лекарство, — сказал врач. — Она пролежит в кровати неделю.
Неделю! Пока этот шарлатан наскоро умял еще два миндальных: печенья и собрался наконец
